К Сэнсом - Стенание [другой перевод]

— Думаю, вы не в себе. Пожалуйста, отдайте мне нож.

Я сделал полшага вперед и протянул руку. Женщина медленно поднесла нож себе к горлу.

— Нет! — закричал Николас с такой силой и страстью, что Изабель замерла с лезвием, приставленным к шее, где под белой сморщенной кожей пульсировала артерия. — Не надо! Оно не стоит того! — со страстью воскликнул мой ученик. — Что бы вы ни сделали, мадам, что бы ни сделали другие — это того не стоит!

Миссис Слэннинг какое-то время смотрела на него, а потом опустила нож, но продолжала держать его острием ко мне. Я поднял руку, чтобы защитить себя, боясь, что она накинется на нас. Изабель была худенькой стареющей женщиной, но отчаяние придает силы даже самым слабым. Однако она набросилась не на нас, а, снова повернувшись к стене, вонзила нож в свою любимую картину и стала уничтожать ее длинными мощными ударами, так что отвалился целый кусок штукатурки, сначала возле маленькой трещинки. Сестра Эдварда все кромсала и кромсала стену, издавая отчаянные звуки, а краска и штукатурка осыпались. Потом женщина промахнулась, лезвие полоснуло по другой ее руке, и сквозь ткань платья хлынула кровь. Изабель вздрогнула от неожиданной боли и выронила нож, а затем, схватившись за руку, кучей рухнула на пол и заплакала. Она лежала, отчаянно рыдая, терзаемая страшной скорбью и не менее страшной виной.

Овертон быстро шагнул вперед, подобрал нож и передал его за дверь Воуэллу. Старый слуга в ужасе посмотрел на Изабель и снова отступил в прихожую. Картина уже покрылась бесчисленными царапинами и белыми пятнами в тех местах, где отвалившаяся штукатурка обнажила обрешетку. На пол скользнула струйка гипсовой пыли. Я заметил, что образ, на который Изабель напала с такой злостью, был изображением ее матери.

Я посмотрел на Николаса; побледнев и тяжело дыша, тот опустился на колени рядом с женщиной.

— Миссис Слэннинг. — Я легонько коснулся ее плеча.

Она отшатнулась от меня и съежилась, словно пытаясь вдавить себя в пол, по-прежнему зажимая рану на руке.

— Миссис Слэннинг, — мягко повторил я, — вы порезались, вам нужно перевязать руку.

Рыдания прекратились, и Изабель повернулась, чтобы посмотреть на рану. Ее лицо ничего не выражало, а волосы растрепались. Она выглядела совершенно жалкой и подавленной. Подняв глаза, она встретила мой взгляд, но тут же содрогнулась и отвернулась.

— Не смотрите на меня, пожалуйста, — проговорила Изабель умоляющим шепотом. — Сейчас никто не должен на меня смотреть. — Она прерывисто вдохнула. — Наш отчим был ни в чем не виноват, он был добрым человеком. Но мы не видели этого, Эдвард и я, до тех пор, пока не стало слишком поздно. Наша мать всегда отличалась жестокостью: она специально составила завещание таким образом, чтобы мы поссорились, теперь я это понимаю. Потому что мы оба, я и Эдвард, так любили эту картину. Мать не хотела, чтобы мы навещали ее, но я иногда приходила, чтобы посмотреть на фреску. Чтобы снова увидеть нашего дорогого отца.

Я посмотрел на пустое кресло покойной хозяйки дома, повернутое к тому, что осталось от фрески. На сиденье все еще лежало рукоделие.

— Он умер так внезапно, наш любимый папочка. Почему он покинул нас? Ну почему? — Миссис Слэннинг снова заплакала, как потерявшийся ребенок. — Ох, Эдвард, Эдвард! Это я толкнула брата на тот отвратительный поступок. Все эти годы я могла сказать правду; старая вера говорит, что если покаяться в грехах, то можно получить прощение. Его новая вера не позволяла даже этого. Однако я… — Ее голос упал до шепота: — Мое черствое сердце мешало мне признаться. Но мы оба сделали это, оба!

Я подскочил от громкого стука в дверь. Послышались голоса: Воуэлла и еще чей-то, а потом в комнату быстро вошел Винсент Дирик. За спиной у него театрально развевалась мантия, а на его худом ястребином лице застыло выражение ярости. Сперва он взглянул на нас с Николасом и на рыдающую на полу Изабель, а затем, увидев изуродованную картину, изумленно разинул рот.

— Шардлейк! — охнул он. — Что вы сделали? Почему моя клиентка в таком состоянии?

Я медленно поднялся: мои колени хрустнули, а спина мучительно запротестовала. Изабель смотрела на Дирика таким же недоумевающим потусторонним взглядом, как взирал на нас с Филиппом Эдвард в Тауэре: как будто не понимала, кто перед ней.

— Спросите у нее самой, — с тягостным чувством ответил я.

Винсент снова уставился на картину. Возможно, в этот момент он увидел, как перспектива его бесконечных гонораров осыпается вместе с гипсовой пылью, все еще падающей из щелей.

— Кто это сделал? — спросил он.

— Боюсь, что Изабель.

— Христовы раны! — Дирик посмотрел на свою клиентку. Миссис Слэннинг опять съежилась, не зная, куда девать глаза от стыда. — Посмотрите, в каком она состоянии. — Он ткнул в меня пальцем. — Я не могу нести ответственности за то, что сделала эта дама! Я пытался отговорить ее посылать жалобу в Тайный совет, но она настояла!

— Я знаю. И поскольку Изабель ваша клиентка и вы должны держать любые сведения о ней в тайне, могу сказать, что сорок лет тому назад они с братом сговорились убить своего отчима. Теперь Эдвард, мучимый раскаянием, покончил с собой, а Изабель могла совершить то же самое, если бы мы не подоспели вовремя. — Я снова взглянул на картину. — Это настоящая трагедия, Дирик. И она усугубилась запутанной тяжбой, как и задумала их мать, решившая напоследок поссорить сына и дочь. Наши с братом Коулсвином усилия найти мирный путь к соглашению не увенчались успехом, но лишь привели к открытию этого ужаса, — печально добавил я.

Затем я устало направился к двери, а Винсент уставился на миссис Слэннинг.

— Погодите! — сказал он, обернувшись. — Вы не можете оставить меня одного с ней в таком состоянии…

— Воуэлл поможет вам перевязать рану. И потом, если вы примете от меня совет, первым делом следует послать за священником миссис Слэннинг. Позаботьтесь, чтобы пришел именно он, так как Изабель придерживается старой религии и это для нее очень важно. Не знаю, может быть, викарию и удастся помочь ей. — Я повернулся к Николасу. Он рассматривал лицо мастера Джонсона, который по-прежнему взирал на нас с изуродованной картины с надменным и самоуверенным видом. — Пойдем, Ник.

Мы оставили Дирика и старого Патрика и вышли на улицу, под августовское солнце.

Там я сказал своему ученику:

— Ты спас миссис Слэннинг.

— У нее был добрый, любящий отец, и все же она дошла до такого, — тихо ответил Овертон, и я с гнетущим чувством понял, что письмо от родителей заставило задуматься о самоубийстве и его самого. Но он отверг эти мысли и именно поэтому с таким участием отнесся к Изабель. — Что же теперь с нею будет? — спросил юноша.