К Сэнсом - Стенание [другой перевод]

«Очевидно, император Карл решил изменить свою политику, — подумал я. — Интересно, не уехал ли в том числе и Джон Бойл, припрятав в багаже книгу Энн Аскью? Вероятно, уехал. Он, наверное, привык быстро переезжать с места на место с тех пор, как бежал из Англии после падения своего покровителя Кромвеля. Что ж, это на некоторое время отложит публикацию „Испытаний“».

Дальше Хью писал:

Среди английского купечества многие всерьез обеспокоены происходящим, и, боюсь, атмосфера в городе ухудшилась. Так что я подумываю, не переехать ли и мне тоже в Германию.

Я вздохнул: мне казалось, что мой подопечный нашел сущий рай, где можно жить в безопасности, но выяснилось, что это отнюдь не так. Я вспомнил, как впервые скрестил клинки с Дириком по поводу опекунства над Хью, а затем мои мысли плавно переключились на Изабель. Что будет с этой женщиной теперь, когда на нее навалились вся тяжесть ее собственного преступления и смерть Эдварда? Я вспомнил, как она неистово, безумно кромсала картину, за которую прежде так одержимо боролась, и, повинуясь порыву, сел за стол, взял перо, придвинул чернильницу и написал записку Гаю:

Я не видел тебя с тех пор, как навестил того несчастного в больнице Святого Варфоломея, но постоянно думал о тебе. Миссис Изабель Слэннинг, моя бывшая клиентка, чьи интересы я представлял по одному делу — печальная семейная распря, — сейчас испытывает страшные душевные страдания. Эта женщина придерживается старой веры, и я попросил ее теперешнего адвоката привести к миссис Слэннинг священника, но меня очень беспокоит ее состояние. Не мог бы ты навестить эту даму, если, конечно, найдешь время? Думаю, ты в состоянии ее утешить.

Я добавил также адрес Изабель, подписался «Твой любящий друг Мэтью», посыпал письмо песком и запечатал его. Вот, подумал я, теперь Гай увидит, что я вовсе не против того, что он придерживается старых верований. Мало того, не исключено, что он и впрямь сможет сделать что-нибудь для миссис Слэннинг, хотя в глубине души я боялся, что она уже повредилась умом.

На следующее утро я снова принарядился и пошел к конюшне. Сегодня д’Аннебо принимали в Хэмптон-Корте. Приветственная церемония с участием малолетнего принца Эдуарда, который впервые присутствовал на публичных торжествах, должна была состояться в трех милях от дворца, у реки. Из Сити мне предстояло добираться туда верхом, но я утешался тем, что во время самого события останусь в седле. Накануне я наконец-то побрился, и мои щеки были гладкими: теперь Блоуэр уже ничего больше не скажет про щетину.

Накануне вечером я попросил Мартина передать Тимоти, чтобы тот хорошенько выскреб Бытия и заплел его гриву в косички. Когда я утром вошел в конюшню, то с удовольствием увидел, что мальчик потрудился на славу. Слуга упорно не смотрел мне в глаза, когда ставил лесенку рядом с лошадью. Правда, когда я сунул ноги в стремена, подросток взглянул на меня и робко улыбнулся, открыв промежуток на месте двух передних зубов, выбитых, когда он был уличным мальчишкой, еще до того, как я взял его к себе.

— Хозяин, — несмело произнес он, — вы сказали, что снова поговорите со мной о… о сожженных книгах.

— Да, Тимоти, — кивнул я. — Но не сейчас. Я обязан быть на важном мероприятии.

Юный слуга ухватился за поводья:

— Одну минуту… Знаете, сэр, это, должно быть, мастер Броккет донес про книги. Я бы не сказал этого, но Мартин по-прежнему на своем месте и, как всегда, обругал меня вчера вечером. — Мальчик покраснел и чуть повысил голос: — Сэр, это несправедливо и нечестно, я не хотел причинить вам никакого зла!

Глубоко вздохнув, я ответил:

— Я оставил пока Мартина… по некоторым соображениям. — А потом не выдержал и взорвался: — И меня расстроил не столько его поступок, сколько твое подглядывание! Я доверял тебе, Тимоти, а ты меня подвел! — Глаза подростка наполнились слезами, и я заключил уже более спокойно: — Я поговорю с тобой завтра, Тимоти. Завтра.

Для проведения церемонии выбрали большую пустошь у реки. Когда я прибыл, почти все уже были на месте. Для такого случая было выделено около тысячи йоменов в новых, с иголочки, мундирах королевских цветов. Городские власти снова согнали нас, представителей судебных иннов, в первый ряд, поставив лицом к дороге. Чуть поодаль под охраной солдат дожидались высшие персоны королевства верхом на лошадях. Все, кого я видел на заседании Тайного совета, были здесь. Мощная туша Гардинера устроилась на крупе не менее мощного скакуна. Рич и Ризли держались рядом. Пейджет, поглаживая свою длинную раздвоенную бороду, сегодня наконец-то со слабым румянцем на впалых щеках, наблюдал за окружающими своим обычным холодным взглядом. Граф Хартфорд выглядел строго и важно. Рядом с ним я заметил Томаса Сеймура: его медно-рыжая борода была расчесана и, несомненно, надушена, а на красивом лице играла счастливая улыбка. Были тут и другие: лорд Лайл, показавший себя в прошлом году при Портсмуте значительно лучшим командующим, чем д’Аннебо, и прочие лорды в роскошных нарядах. Речной ветерок шевелил перья на их шапках, равно как и ризу епископа Гардинера. В голубой искрящейся воде отражалось яркое небо.

А во главе всех этих людей сидел на невысокой лошадке мальчик, которому еще не исполнилось и девяти лет, — наследник короля Генриха, и главным предметом всех интриг и заговоров среди людей, столпившихся у него за спиной, было то, кто же станет при нем регентом после смерти нынешнего монарха. Принц Эдуард, в черной шапке с бриллиантами и в малиновом камзоле с широкими плечами и разрезными рукавами, выглядел рядом со взрослыми совсем крохотной фигуркой. Впрочем, на коне он сидел твердо, выпрямившись. Для своих лет сын короля был высоким и, надо отдать ему должное, держался невозмутимо. Столь серьезное выражение, застывшее на худеньком личике, и маленький подбородок напомнили мне его давно умершую мать Джейн Сеймур, которую я видел на огромной картине на стене в Уайтхолле. Мне было жаль этого ребенка, вряд ли подозревавшего, какое тяжелое бремя скоро свалится на его плечи. И тут я невольно подумал, что был слишком суров с Тимоти: не следует держать злобу на детей. Я решил, что непременно поговорю с конюхом, когда вернусь.

Выделенное мне место опять оказалось рядом с Блоуэром. Верзила-сержант кивнул мне. Но говорил он в этот день мало: в основном, подавшись вперед, смотрел на группу за спиной у принца Эдуарда, пытаясь поймать взгляд лорд-канцлера Ризли, который мог дать ему вожделенное место судьи. Ризли увидел моего соседа, но в ответ на кивок и улыбку лишь нахмурился, словно говоря: не здесь. Мне вспомнилась старая поговорка, что у больших блох водятся маленькие, которые кусают их самих.