К Сэнсом - Стенание [другой перевод]

— Сержант Шардлейк, — проговорила она обвиняющим тоном, — вы приехали сюда вместе с нашим противником?

— Мы встретились по дороге, миссис Слэннинг, — твердо ответил я. — А кто-нибудь из экспертов уже прибыл? И ваш брат уже здесь?

— Экспертов пока нет. Брата я видела в окно несколько минут назад. Он постучал в дверь, но я не позволила Воуэллу впускать его, пока не придете вы. Думаю, Эдвард скоро будет. — Женщина сверкнула глазами на Коулсвина. — Этот человек — наш враг, а вы ездите вместе с ним.

— Мадам, — спокойно обратился к ней Филипп, — юристы, которые выступают друг против друга в суде, вне его стен должны соблюдать подобающую джентльменам вежливость.

Это еще больше рассердило Изабель. Тыча худым пальцем в сторону моего коллеги, она повернулась ко мне:

— Этот человек не должен разговаривать со мной! Разве нет такого правила, что ему следует обращаться ко мне только через вас, мастер Шардлейк?

По сути, она была права, и Коулсвин покраснел.

— Вот уж действительно — джентльмен! — фыркнула моя подопечная. — Еретик, я слышала, как и мой братец!

Изабель вела себя возмутительно даже по ее собственным меркам. Сказать Коулсвину, что он не джентльмен, уже само по себе было оскорблением, но назвать его еретиком — это являлось обвинением в преступлении, за которое полагалась смертная казнь.

Сжав губы, Филипп повернулся ко мне:

— Строго говоря, ваша клиентка права в том, что я не должен обращаться к ней напрямую. Я и не буду. Лучше подожду в прихожей, пока не прибудут остальные.

И он вышел, хлопнув дверью.

Миссис Слэннинг бросила на меня торжествующий взгляд.

— Ну, теперь они получат на орехи! — заявила она, но, увидев выражение моего лица, насупилась, возможно заподозрив, что я тоже не слишком лоялен.

Хотя, зная Изабель, я не сомневался, что она проявила осторожность и, прежде чем нанять меня, убедилась в моем, по крайней мере нейтральном, отношении к религии.

Затем внимание моей клиентки привлекло движение на улице. Она посмотрела в окно и вся словно бы сжалась на секунду, прежде чем лицо ее вновь обрело прежнюю твердость. Послышался стук в дверь, и через минуту Воуэлл снова впустил Коулсвина вместе с тремя другими людьми. Двое из них были мужчинами средних лет, в которых я угадал архитекторов: они обсуждали разные способы, как маленькие монашеские обители можно превратить в жилые дома. А третьим был брат Изабель, Эдвард Коттерстоук. Я и прежде видел этого человека в суде, но вблизи его сходство с сестрой было еще поразительнее — то же худое лицо с резкими морщинами недовольства и злобы, свирепо выпученные глаза, костлявое тело… Как и остальные присутствующие мужчины, он был в мантии — темно-зеленой, как у всех, кто служил в ратуше, со значком Лондонского Сити на груди. Они с Изабель обменялись ненавидящими взглядами, тем более злобными, что это продолжалось всего лишь секунду, после чего оба отвели глаза.

Два эксперта, мастер Адам и мастер Вулфси, представились сами. Адам был невысоким плотным человеком, с виду весьма добродушным. Приветливо улыбнувшись, он пожал мне руку:

— Да, сэр, странное дело. — Он издал смешок. — Вчера я прочел интересный наборчик документов. Посмотрим, как нам с этим разобраться, а?

По его манере я сразу понял, что Изабель сделала неверный выбор. Адам явно был не так называемым наемником, продажным специалистом, готовым за деньги выдать любое заключение, а обычным архитектором, непривычным к судебным разбирательствам, и, вероятно, согласился поучаствовать в экспертизе, чтобы отвлечься от ежедневной рутины.

Вулфси же, эксперт Эдварда Коттерстоука, оказался высоким мужчиной с суровыми манерами и колючим взглядом. Я знал его как человека, который будет отстаивать насмерть техническую сторону вопроса в пользу своего клиента, хотя по-настоящему он никогда не лгал.

Эдвард Коттерстоук, повернувшись спиной к сестре, хмуро взглянул на меня и произнес сухим хриплым голосом:

— Ну, мастер законник, приступим наконец и засвидетельствуем очевидное? Ради этого я ушел с работы в ратуше — ну просто нонсенс.

Изабель сердито уставилась ему в спину, но ничего не сказала.

Эксперты подошли к стене и стали рассматривать ее с профессиональным интересом. Вошел слуга Воуэлл и бесцеремонно встал у двери, с несчастным видом глядя куда-то между братом и сестрой. И меня вдруг озарила мысль, что он, наверное, знает историю их семьи как никто другой.

Оба архитектора осторожно проводили руками по росписи на прилегающих стенах и тихо о чем-то говорили. Один раз они согласно закивали, и это встревожило как Эдварда, так и Изабель. Потом Адам, опустившийся на колени, чтобы исследовать пол, встал и, отряхнув брюки, спросил:

— Можно нам осмотреть соседнюю комнату?

Мы с Коулсвином переглянулись и кивнули. Эксперты вышли, и их голоса еле слышно раздавались в соседнем помещении. В гостиной же царило молчание. Дети покойной хозяйки дома так и стояли, отвернувшись друг от друга. Эдвард теперь смотрел на стенную роспись с явной грустью.

Через несколько минут архитекторы вернулись.

— Мы подготовим письменный отчет, но, я думаю, мы с мастером Адамом пришли к согласию, — сообщил Вулфси с торжествующим блеском в глазах. — Эту стенную роспись нельзя снять, не нанеся фреске непоправимого ущерба. Можете сами посмотреть из соседней комнаты, где штукатурка так усохла, что стена дала трещину, которая с этой стороны почти не видна, хотя, если присмотреться, ее можно различить. Если попытаться удалить деревянные крепления, штукатурка просто осыплется. Вы согласны, мастер Адам?

Эксперт миссис Слэннинг в нерешительности посмотрел на меня и сконфуженно развел руками:

— То же самое скажет вам любой человек, разбирающийся в строительстве. Тут двух мнений просто быть не может.

Я услышал резкий вдох Изабель, а на лице Эдварда появилась отвратительная ухмылка.

— Пойдемте, мы вам покажем, — пригласил Вулфси.

Мы прошли в соседнюю комнату, где на стене была ясно видна тонкая трещинка. Затем, вернувшись в гостиную и присмотревшись, мы заметили под росписью трещинку и с этой стороны тоже.

Коттерстоук улыбнулся и удовлетворенно заключил:

— Что ж, вопрос решен.

Я снова посмотрел на стену. Насколько я мог понять, Вулфси был прав. Архитектор, решивший во что бы то ни стало стоять на своем, мог бы возражать и изворачиваться, но Адам явно был не из таких. Коулсвин повернулся ко мне и сказал:

— Похоже, что так и есть, сержант Шардлейк. Стенная роспись всегда создавалась как часть домашнего интерьера и может существовать только в этом качестве. Таким образом, мы должны рассматривать ее как движимое имущество, неотделимое от недвижимого.