К Сэнсом - Стенание [другой перевод]

— Я бы хотел внимательно ознакомиться с отчетом экспертов, когда он будет подготовлен, — ответил я, чтобы выиграть время, хотя и знал, что такой отчет не вызовет сомнений.

Настояв на том, что выберет архитектора самостоятельно, Изабель обрекла свое дело на неудачу. И теперь все, даже Эдвард, посмотрели на нее. Она стояла с окаменевшим видом, глядя на фреску, такую старую, прекрасную и хрупкую, на это пережившее столько лет изображение родителей, брата и ее самой. Услышав заключение экспертов, она сперва мертвенно побелела, но затем, пока я наблюдал за миссис Слэннинг, лицо ее все розовело, и в конце концов бумажная бледность перешла в пурпурный багрянец. Женщина ткнула пальцем в бедного Адама и выпалила:

— Какую церковь вы посещаете?

Тот смешался:

— Думаю, это не ваше дело, мадам.

— Боитесь сказать? — Голос моей клиентки скрежетал, как напильник.

Тут вмешался Эдвард, подняв худую руку:

— Не отвечайте ей, сэр: она не в своем уме.

Изабель выпрямилась во весь рост, не отрывая гневного взгляда от Адама:

— Вы не отвечаете, сэр, но позволяете моему брату говорить с вами, хотя считается, что вы работаете на меня. У меня нет более сомнений в том, что вы еретик, как и мой брат, и этот адвокат! Вы тут все заодно!

Внезапно Эдвард Коттерстоук вышел из себя.

— Да ты ненормальная, Изабель! — взорвался он. — Поистине ненормальная! Ты была такой с детства, с тех пор как заставила меня…

В комнату торопливо вошел Воуэлл и замахал руками, привлекая внимание к себе:

— Мастер! Миссис! Пожалуйста, не надо! Вспомните своих покойных родителей… — Он едва не плакал.

Эдвард уставился на него и вдруг захлопнул рот. Его сестра тоже замолкла, глубоко дыша, но потом продолжила более спокойным, хотя и по-прежнему полным злобы тоном, обращаясь к Адаму:

— Я тщательно выясню все, сэр, и непременно узнаю, не связаны ли вы с еретиками. — Она ткнула пальцем в Коулсвина. — Вы и мой брат — точно еретики; мне известно, что ваш священник был под следствием у епископа, и говорят, он отрицал, что в мессе присутствует тело Иисуса Христа!

— Однако против него не нашли никаких улик, — с достоинством ответил Филипп, хотя голос его дрожал от гнева. — Я поддерживаю все, что он заявлял публично.

Эдвард бросил на Коулсвина тревожный взгляд. Изабель заметила это и прищурилась:

— Я выясню, что именно он заявлял, можете не сомневаться.

Вулфси и Адам явно чувствовали неловкость от того, какой оборот принял спор, и эксперт Изабель обеспокоенно сказал:

— Я посещаю церковь Святой Марии в Олдгейте, мадам, и следую указам короля. Это всем известно.

— Ты порочная женщина! — выплюнул Эдвард Коттерстоук. — И прекрасно знаешь, что я могу рассказать о тебе…

Миссис Слэннинг впервые взглянула на него и прошипела:

— А я — о тебе!

Брат и сестра уставились друг на друга, глаза в глаза, но потом Изабель отвела взгляд и вышла из дома, громко хлопнув дверью. Я посмотрел на слугу. Патрик Воуэлл стоял, сцепив руки, и чуть не плакал.

Вулфси и Адам торопливо поклонились мне и Коулсвину и поспешно вышли вслед за миссис Слэннинг. Я услышал, как в прихожей мастер Адам посетовал:

— Клянусь святой Марией, сэр, отправляясь сюда, я и не представлял, во что ввязался!

— Я тоже, пожалуй, пойду, — сказал Эдвард. — Благодарю вас, мастер Коулсвин.

Он кивнул своему адвокату. Похоже, его встревожила перепалка с Изабель. Воуэлл проводил хозяина. Ни брат, ни сестра на протяжении всего времени не удостоили его ни словом. Филипп и я остались вдвоем.

— Думаю, вам не стоило говорить то, что вы сказали о своем проповеднике, — тихо заметил я.

Мой коллега все еще не мог прийти в себя:

— Раньше я никогда не позволял провоцировать себя таким образом. Извините. Это и впрямь было непрофессионально.

— Это было опасно, сэр. Ваш проповедник, он… — Тут вернулся Патрик, и я умолк.

— Мне очень жаль, но, думаю, вам тоже лучше уйти, — взволнованно обратился к нам слуга. — Прошу вас, джентльмены.

Он проводил нас до двери, и там я сказал:

— Спасибо, любезнейший Воуэлл.

— Подумать только: ведь когда-то это был счастливый дом! — ответил старик со слезами на глазах, после чего поклонился и закрыл дверь.

Мы с Коулсвином оказались на людной улице под палящим солнцем и направились к конюшне. Мой коллега спокойно произнес:

— Наш проповедник ничего не говорил против мессы. — Он помолчал и добавил: — Публично.

Я не стал спрашивать: «А наедине?» — лишь посмотрел себе под ноги, где в пыли столкнулись лоб в лоб два больших черных жука.

— Точь-в-точь как наши клиенты, — заметил Филипп.

— Да уж, — согласился я. — Они насмерть вцепились друг в друга, но оба защищены панцирем.

— Однако под панцирем оба мягкие и ранимые, не так ли?

— Жуки — да. А что касается некоторых людей — не знаю.

— Учитывая, сколь неудачным выдалось нынешнее утро, я пойму, если вы предпочтете не прийти вечером на ужин, — тихо проговорил мой спутник.

— Нет, я приду. — Отвергнуть приглашение теперь казалось мне не по-джентльменски. Это выглядело бы трусостью после оскорблений, которые Филипп вынес от моей клиентки. Не хватало еще позволить этой ядовитой женщине определять, с кем мне видеться и общаться неофициально. — Вы не сказали ничего дающего повод для преследования, — добавил я ободряюще, — всего лишь заметили, что согласны со своим проповедником. Миссис Слэннинг просто искала палку, чтобы вас ударить.

— Да, — согласился мой коллега. — Мне сейчас надо вернуться в контору.

— А мне зайти к клиенту, который живет у реки.

Расставшись с Коулсвином, я не мог удержаться от мысли, действительно ли его проповедник проявил неосмотрительность, или же Изабель просто повторяла слухи. Меньше всего мне хотелось, чтобы Филипп попал под удар.

Я поехал назад в Линкольнс-Инн. Бытие тихонько трусил по дороге. Отвязывая его от коновязи, я невольно подумал, что его все более костистая морда с жесткими волосками начинает отдаленно напоминать лицо старика, слава богу, старика добродушного. Потом мои мысли перекинулись на Изабель и Эдварда, кричавших друг другу, что они якобы могут рассказать нечто компрометирующее. Что эти двое имели в виду? Я вновь вспомнил, как миссис Слэннинг однажды сказала мне в конторе: «Если бы вы только знали, какие ужасные вещи совершил мой брат…» А Воуэлл, слуга, на которого в других случаях хозяева не обращали внимания, вмешался, как будто для того, чтобы они не наговорили лишнего. Коттерстоук сказал сестре, что она не в своем уме, но, пожалуй, в это утро они оба были не вполне нормальны. Я надеялся, что теперь моя клиентка будет вынуждена признать, что не сможет выиграть тяжбу, и смирится, но был далеко не уверен в этом.