К Сэнсом - Стенание [другой перевод]

Филипп Коулсвин жил на Литтл-Бритн-стрит близ Смитфилдской площади. Я добрался дотуда в обход, специально шел задворками, лишь бы только не видеть эту площадь снова. Дом моего коллеги стоял в ряду симпатичных старых зданий с нависающими крышами. Несколько торговцев в блузах толкали свои повозки со Смитфилдского рынка обратно в город. Было видно, что у них осталось не распродано много товара, и я с тоской подумал, что деньги все продолжают обесцениваться и конца-краю этому не видно. Какая-то собачонка, маленькая лохматая дворняжка, бродила туда-сюда по улице, жалобно скуля и просительно глядя на людей. На ней был ошейник, — должно быть, она пришла на рынок с кем-то и потерялась. Оставалась надежда, что хозяин ее найдет.

Я постучал в дверь дома, над крыльцом у которого, как объяснил Коулсвин, был выгравирован грифон. Филипп сам открыл мне дверь.

— У нас сейчас нет слуг, — извинился он. — Моя жена сегодня стряпала сама. У нее получился восхитительный каплун.

— Звучит заманчиво, — сказал я, в душе немало удившись, что человек его положения не держит прислугу.

Хозяин дома провел меня в уютную гостиную. На изысканных золотых и серебряных тарелках в буфете играло вечернее солнце. Привлекательная женщина немного за тридцать сидела на диване с двумя детьми, мальчиком и девочкой лет пяти и семи, уча их буквам. У нее был утомленный вид.

— Моя жена Этельреда, — представил ее Коулсвин. — Мои дети: Сэмюэл и Лора.

Его супруга встала и сделала книксен, а маленький мальчик поклонился. Девочка повернулась к матери и серьезно сказала:

— Ты же знаешь, мама, что я предпочитаю имя Богобоязненная.

Миссис Коулсвин бросила на меня беспокойный взгляд и сказала малышке:

— Мы ведь уже объясняли тебе, что хотим, чтобы теперь ты пользовалась своим вторым именем. Вот что, идите-ка вы оба спать. Тетя Адель ждет вас. — Она хлопнула в ладоши, после чего ребятишки подошли к отцу, который наклонился, чтобы поцеловать их на ночь, и послушно удалились.

— Моя сестра приехала из Хартфордшира помочь с детьми, — объяснил Коулсвин.

— Я должна проследить за едой. — Этельреда встала, а Филипп налил мне вина, и мы сели за стол.

— Ну и сцена разыгралась сегодня утром в доме миссис Коттерстоук! — сказал он.

— Поведение моей клиентки по отношению к вам было невыносимо. Прошу прощения за нее.

— Вы не отвечаете за ее манеры, брат Шардлейк, — резонно заметил хозяин дома и, поколебавшись, добавил: — Вы виделись сегодня еще раз с миссис Слэннинг?

— Нет, я так и не вернулся в контору. Если она заходила во второй половине дня, то ей не повезло. Несомненно, завтра от нее будут известия.

Коулсвин криво усмехнулся:

— Я все думаю о тех двух жуках, которые бодались во дворе у конюшни. Зачем Эдварду и Изабель надевать твердые панцири и что они под ними скрывают?

— Это лишь одному Богу известно.

Филипп покрутил в пальцах ножку своего бокала.

— Недавно я встретил одного пожилого ремесленника, мастера Холтби. Он уже отошел от дел, ему за семьдесят. Он помнит Майкла Джонсона, родного отца Эдварда и Изабель.

Я улыбнулся:

— Вы встретились с ним случайно или преднамеренно?

— Ну, не совсем случайно, — смущенно улыбнулся мой собеседник. — Как бы то ни было, он сказал, что Майкл Джонсон был в свое время многообещающей личностью. Смекалистый, обладающий недюжинной хваткой, жесткий в делах, но слишком приверженный семье.

— Это видно на картине.

— Да, действительно. Он унаследовал дело от своего отца и быстро добился процветания. Но умер в пятьсот седьмом году, когда наш город поразила потливая лихорадка.

Я помнил эпидемию этого страшного недуга. Более заразный и смертоносный, чем даже чума, он мог убить свою жертву буквально за один день. Слава богу, вспышек этой болезни не было уже несколько лет.

А Коулсвин продолжал:

— Семья осталась без кормильца. Но через год, по словам мастера Холтби, миссис Джонсон снова вышла замуж, опять за галантерейщика — достаточно молодого еще человека по имени Питер Коттерстоук.

— Ну, это случается сплошь и рядом. Для вдовы весьма разумно опять вступить в брак с человеком, занимающимся тем же ремеслом.

— Детям, я полагаю, тогда было лет около двенадцати. Мастер Холтби не помнит, чтобы между ними и отчимом случались ссоры. Мало того, он дал им свою фамилию. Как бы то ни было, через год бедняга Коттерстоук тоже скончался.

— Отчего?

— Утонул. Он был в порту по каким-то делам, упал в воду, и Бог принял его душу. После этого, к всеобщему удивлению, миссис Коттерстоук сразу же продала дело и на вырученную сумму прожила остаток жизни. По сути, она лишила сына с дочерью наследства. Мастер Холтби сказал мне, что между матерью и обоими детьми не осталось и следа любви.

— Но почему?

— Этого он не знает. Но старик утверждает, что миссис Коттерстоук была женщиной сильной и решительной. Он удивился, когда она продала дело покойного супруга, так как ожидал, что вдова возьмется за него сама. Но нет, она просто жила в этом доме одна — Эдвард вскоре начал работать в ратуше, а Изабель вышла замуж. А ведь вдова, я полагаю, к тому времени была еще достаточно молода.

Я задумался:

— Значит, всех троих разделила какая-то ссора. И наша догадка справедлива: старая миссис Коттерстоук недаром прибегла в завещании к такой странной формулировке, — похоже, она хотела столкнуть лбами детей, отомстив им из могилы.

— Но за что?

Я покачал головой:

— Кто же их разберет. Эти семейные неурядицы могут начаться из-за какого-то пустяка и длиться до бесконечности.

— Может быть, эта давняя ссора закончится теперь, после сегодняшней экспертизы, — неуверенно предположил Коулсвин.

Я приподнял брови, поскольку, зная Изабель, сильно в этом сомневался. И мой коллега согласно кивнул.

— Вы обратили внимание на их слугу? — спросил я. — На того, которого оставили присматривать за домом?

— У него был печальный вид, — ответил Филипп. — И вы заметили, как он отреагировал? Немедленно вмешался, когда Эдвард и Изабель начали кричать, что могут рассказать кое-что друг про друга. Он, наверное, и сам знает какие-то тайны. Но, разумеется, мы не можем допрашивать его без позволения наших клиентов.

— А жаль. Лично мне очень хотелось бы разгадать эту загадку.

Коулсвин покрутил в руках кусок хлеба.

— Кстати, я ничего не сказал жене о сегодняшнем происшествии. Эти дикие обвинения в ереси разволновали бы ее. Слова Изабель Слэннинг про нашего викария, что он в этом году был под следствием, — истинная правда. — Его лицо омрачилось. — Моя жена из Ипсвича. Она состоит в родстве с Роджером Кларком.

— Мне неизвестно это имя.

— Несколько месяцев назад его сожгли на костре в Суффолке за отрицание мессы. Мой шурин был сторонником Кларка, его тоже допрашивали, но он отступился, сказал, что признаёт присутствие в мессе тела и крови Христовых. — Коулсвин состроил гримасу, изображавшую улыбку. — Как говорится, лучше отречься, чем испечься.