К Сэнсом - Каменное сердце

Квартирмейстер развел в стороны свои небольшие ладони:

— Я оставлю ее в Бедламе на вашем попечении. Насколько я понимаю, мисс Феттиплейс никогда добровольно не уйдет оттуда, даже если вдруг и получит такую возможность.

Я призадумался. Этот человек был прав. Я мог бы и впрямь погубить его, но в этом случае я не сумею вернуть Эмму Кертис, а надо поскорее забрать ее с «Мэри Роуз». В общем, похоже, убийство сойдет Ричу с рук. Причем уже отнюдь не впервые. Вспомнив, как он предал Томаса Мора и как преследовал еретиков в Эссексе, я спросил:

— Но что, если я сниму с корабля Эмму, отвезу ее в безопасное место, а потом разоблачу вас?

— О, я предусмотрел также и этот вариант!

— Кто бы сомневался, — добавил я. — Вы ведь убили еще и Гервасия Миллинга, так?

— Я платил Миллингу, и за это он был обязан немедленно проинформировать меня в том случае, если вдруг кто-то проявит интерес к Эллен Феттиплейс. Он сразу сообщил мне, что вы что-то разнюхиваете. А потом этот наглец, представьте себе, решил шантажировать меня и потребовал больше денег. Но старик не знал, что и Алабастер, его молодой помощник, тоже работает на меня. Я не могу позволить себе рисковать и потому распорядился, чтобы этот самый клерк убрал Миллинга. Закрыть его в Вонючей комнате было удачной идеей: если бы он все-таки выжил, можно было сказать, что дверь захлопнулась случайно. Теперь же место его принадлежит молодому Алабастеру.

Нагнув голову, сэр Ричард принялся перебирать бумаги.

— Ага, — продолжил он отрывистым тоном, — вот и оно.

Достав листок бумаги, Рич протянул его мне:

— Ваше завещание.

Я дернулся, едва не свалившись с табурета, ибо в мои планы никак не входило умирать в ближайшее время. Мой собеседник ехидно усмехнулся:

— Не волнуйтесь, мастер Шардлейк. Накануне битвы завещания в этом лагере пишут абсолютно все. Посмотрите, я оставил пробелы для ваших пожеланий.

Я опустил глаза и начал читать бумагу: «Я, Мэтью Шардлейк, составляю это завещание в Портсмуте, перед лицом французского флота, в предвидении смерти». Дальше речь шла о душеприказчике: «Назначаю единственным своим душеприказчиком сэра Ричарда Рича из Эссекса, тайного советника его величества короля». Затем был вписан первый пункт: «Вышеупомянутому сэру Ричарду Ричу, с просьбой о прощении за те бесчестные обвинения, которые я выдвигал против него в течение многих лет, в то время как сам он проявил ко мне подлинную дружбу, завещаю 50 (пятьдесят) марок серебром…» После этого было оставлено пространство, куда можно было вписать другие пункты, а потом следовали дата (18 июля 1545 года) и место для подписей — моей и двоих свидетелей.

Рич передал мне еще два листа бумаги.

— Сделайте копии, — приказал он. — Один экземпляр останется у меня, ибо я нисколько не сомневаюсь, что, вернувшись в Лондон, вы первым делом составите новое завещание. Сами понимаете, это лишь формальность, которая ничего не значит: сумма в пятьдесят марок проставлена чисто номинально. — Голос моего собеседника вновь звучал властно. — Это завещание я предъявлю суду, если вы вдруг выступите с обвинениями против меня. Сейчас найдем в лагере пару достойных людей, не имеющих в этом деле никакого личного интереса, которые смогут впоследствии засвидетельствовать, что все было сделано вами абсолютно добровольно, без малейшего принуждения с моей стороны.

Он склонил набок свою изящную голову и добавил:

— И кстати, ничего не завещайте Эллен Феттиплейс.

Я еще раз перечитал черновик. Текст явно был хорошо продуман: Рич тщательно взвешивал каждый шаг, кроме самого первого эпизода в своей карьере, когда в Рольфсвуде он пошел на огромный риск и в панике убил человека. Протянув мне перо, собеседник негромко произнес:

— Если вы предадите меня, то мне нечего будет терять, и тогда уж не сомневайтесь: с Эллен Феттиплейс непременно что-нибудь да произойдет. Собственно, теперь все: мы с вами крепко повязаны.

Взяв перо, я начал писать. Снаружи доносились отдаленные крики, звяканье металла и еще какой-то шум: король вместе со свитой возвращался из замка Саутси. Я слышал негромкие озабоченные голоса людей, проходивших мимо шатра квартирмейстера.

Когда я закончил, Ричард взял оба экземпляра завещания и, внимательно прочитав их, кивнул:

— Ага, крупные суммы Джеку и Тамазин Барак, а также Гаю Малтону, как я и ожидал. Немного деньжат мальчишкам, работающим у вас в услужении. — Тут он с удивлением посмотрел на меня. — А кто эта Джозефина Колдайрон, которой вы завещаете сотню марок? Неужели вы содержите у себя на Канцлер-лейн какую-нибудь шлюху?

— Это моя служанка, — объяснил я.

Сэр Рич пожал плечами, еще раз перечитал оба документа в поисках какой-нибудь погрешности или подвоха, а затем удовлетворенно кивнул и, взяв со стола маленький колокольчик, позвонил. Через мгновение в шатре появился Колин Пиль.

— Пригласи сюда пару джентльменов, — проговорил Ричард. — Чем выше по положению, тем лучше. Но непременно чиновников, а не тех, кому завтра придется сражаться. Я хочу, чтобы они остались живыми и запомнили, как мой друг Шардлейк подписывал здесь свое завещание. — Он посмотрел на склянку песочных часов. — Только быстрее, времени мало!

Когда Пиль вышел, Рич снова обратился ко мне:

— В присутствии свидетелей мы должны казаться друзьями, вы согласны со мной? На какое-то время позабудем о разногласиях.

— Понятно, — согласился я мрачным тоном.

Сэр Ричард посмотрел на меня уже с любопытством:

— Некогда вы были другом лорда Кромвеля… Вы могли бы подняться высоко, если бы не пали вместе с ним.

— Цена оказалась слишком высокой. И вы сами это прекрасно знаете.

— Ах да, мы, члены Тайного совета, люди недобрые! Однако, на мой взгляд, вы сами виноваты: уж больно вам нравится ощущать себя на правой стороне. Помогать слабым и бедным. Выступать в роли благородного защитника угнетенных. Возможно, таким образом вы компенсируете собственную убогую внешность. — Рич ехидно усмехнулся. — Знаете, в Тайном совете также есть наделенные совестью люди. И мы — такие, как я, Паулит и Ризли, — сидим за столом совета и внемлем им, а Хартфорд грызется с Гардинером и Норфолком по поводу того, как следует правильно почитать Бога. А потом мы узнаём об их планах отправить своего оппонента на костер. Однако некоторые из нас, как говорит сэр Уильям Паулит, сгибаются под ветром, но не ломаются. Те же, кто слишком обременен совестью, чересчур увлечены доказательствами праведности собственного дела, чтобы в конечном счете выжить. Но король прекрасно понимает, как полезны ему люди прямолинейные и жестокие, а потому подобные нам живут, а другие идут под топор.

— Люди настолько жестокие, что они лишены даже сердец, способных обратиться в камень, — пробормотал я.