К Сэнсом - Каменное сердце

Он сделал паузу и глубоко вздохнул, а потом заключил:

— И если французы высадятся в наших краях, они сделают то же самое… из мести. Теперь их командиры будут кричать: «Круши все, ребята!» Это их солдаты поплывут домой с награбленным добром.

— И все лишь потому, что король захотел славы! — с горечью произнес я.

Гримаса отвращения исказила лицо Ликона.

— Там, на окраине Булони, нам довелось пройти мимо Генриха. Он находился в своей ставке, среди разбитых на пригорке великолепных шатров. Я лицезрел его, закованного с головы до ног в броню, верхом на гигантском коне — таких животных мне вообще не доводилось видеть, — наблюдающего за ходом битвы. И конечно же, он держался больше чем на расстоянии пушечного выстрела от городских стен. — Сглотнув, Джордж продолжил: — Наша сотня шла вверх по склону под огнем французов… Булонь расположена на верху холма. Все, что могли сделать наши, — это укрываться за земляными валами, стрелять в город из пушек и буквально по дюйму продвигаться вперед. На моих глазах живой и прекрасный город Булонь превращали в груду мертвых обломков. — Вновь посмотрев на меня, Ликон добавил: — Вы даже не представляете себе, что это такое — убить человека.

Помедлив, я ответил:

— Вообще-то, однажды я и сам лишил человека жизни. Пришлось… иначе он убил бы меня. Я утопил его, не позволив вынырнуть из грязного пруда. До сих пор помню звуки, которые он издавал. Позже я едва не захлебнулся сам — в полноводной сточной канаве. С тех пор я боюсь утонуть, хотя подобная смерть была бы для меня справедливой.

— Справедливости в этом мире не существует, — негромко произнес Ликон. — Смысла тоже. И это хуже всего… Я молю Бога забрать у меня воспоминания, но Он не хочет этого делать.

Посмотрев на богато вызолоченную статую Девы Марии на алтаре, невозмутимо взиравшую на нас из своей неизмеримой дали, Джордж возобновил свою страшную повесть:

— После того как ближайшую к нам часть Булони буквально сровняли с землей, нам приказали наступать. Король к этому времени уже отправился домой; сентябрь выдался дождливый и промозглый, как никогда. Наши сотни брели вверх по грязи, а французская артиллерия все время поливала нас огнем. А потом уже стрелять из завалов начали их лучники и аркебузиры. Чем ближе подходили мы к городу, тем больше наших оставалось лежать на размытой дождями земле. Мои ребята убили немало французских лучников и канониров. Но мы и сами служили мишенью для них… пушечные ядра разорвали многих моих солдат в клочки. — Он вдруг расхохотался, и этот жуткий звук эхом прокатился по темной церкви. — В клочки, — повторил рассказчик. — Вы никогда не задумывались над смыслом этого простенького выражения? Весь тот широкий глинистый склон покрывали оторванные руки и ноги, шматы мяса, обрывки мундиров, лужи кровавой грязи вперемешку с битым камнем. И головы моих друзей… в шлемах… посреди кровавых луж.

Уставившись в пол, Ликон тяжело вздохнул, после чего опять поднял на меня глаза:

— Но не все наши полегли перед стенами, уцелевшие по битому камню вошли в город. Началась рукопашная, пошли в ход мечи и клевцы; повсюду — звон стали, хруст костей и кровь. Французы — а они отважные бойцы, ничуть не хуже наших, — отступили в верхнюю часть Булони и продержались еще неделю. Получив легкую рану в бок, я потерял сознание и очнулся в дырявом шатре, корчась от боли и стараясь отгонять крыс, привлеченных запахом раны. — Джордж коротко хохотнул. — Мне сказали, что я — бравый солдат, и произвели в вице-капитаны.

— Действительно бравый… Столь ужасную ситуацию трудно и вообразить!

— Но не сражение в городе запомнилось мне больше всего, — продолжил Ликон, — хотя я убил там нескольких французов и сам подвергался смертельной опасности, а этот склон внизу, ставший подобием гигантской бойни. Сколько же там было убитых!.. Много ночей подряд, засыпая, я вновь оказываюсь на этом склоне. Я бреду по нему, разыскивая куски тел моих людей, так чтобы составить их вместе. — Он глубоко вздохнул. — Если мы будем нападать на французские корабли, если нам придется брать их на абордаж, опять начнется рукопашная. Я договорился со Снодином, чтобы послезавтра он поговорил с людьми, объяснил им, на что похожа война. Я знаю, он ведь тоже был в Булони. А я сам… я просто не могу заставить себя это сделать.

Я не знал, что и сказать, поэтому просто положил ладонь на его руку.

— Ну что, хороший из меня командир, а? — горько усмехнулся молодой человек. — Если голова моя полна таких вот мыслей?

— Ты умеешь командовать людьми, Джордж. Я вижу, что они уважают тебя.

— Они не стали бы уважать меня, если бы знали, каков я на самом деле. Большую часть времени я вполне владею собой. Но иногда вдруг… как подумаю о том, на что веду этих бедолаг. Среди них есть забияки вроде Угрюма, которые всегда не прочь подраться, однако даже они не представляют, какая именно драка их ждет.

— Джордж, если бы в бой их вел не ты, то это сделал бы другой человек. А ведь далеко не всякий командир станет проявлять заботу о своих людях… покупать для них новую обувь.

— Терпеть не могу барабаны. — В голосе Ликона прозвучало отчаяние. — Когда мы шли к стенам Булони, роты всегда сопровождали барабанщики, пытавшиеся своим боем заглушить грохот пушек. Ненавижу этот звук, он мне вечно досаждает во сне! — Он посмотрел на меня. — Если бы только я мог вернуться домой, на ферму! Увы, все мы принесли присягу. Благодарите Бога, мастер Шардлейк, за то, что вы штатский!

В ту ночь я уснул быстро и спал очень крепко. Когда хозяин гостиницы разбудил меня в пять утра, мне снился какой-то сон, связанный с Эллен и оставивший по себе тяжелое и тревожное чувство.

Мы вчетвером ожидали роту, сидя на конях возле постоялого двора. Дирик в очередной раз пребывал в плохом настроении, возможно, потому, что я оставил его одного предыдущим вечером. Сэр Франклин ехал во главе своих людей с надменным видом, а лицо Ликона показалось мне неподвижным и замкнутым.

Мы снова заняли свои места в арьергарде направлявшейся на юг колонны. В глазах многих рекрутов читалась скука, вызванная долгим и скучным маршем, однако те, кто вчера хромал, теперь бодро шли в новой обуви. Герольд Снодин опять топал прямо передо мной, и от него разило, как из пивного бочонка.

Вскоре после того, как рота покинула Годалминг, мы пересекли границу Хэмпшира. Мы находились в западной оконечности Вилда, по большей части равнинного лесного края, где объемистые дубы чередовались с вязами и буками. Охотничьи угодья были огорожены деревянными палисадами, высокими и крепкими. Мы двигались по подобным тоннелям лесным дорогам, где ветки деревьев сходились над нашими головами, шли сквозь зеленый сумрак, который лишь изредка пронзали прямые лучи солнца. Лес источал густой запах земли. Однажды я увидел дюжину ярких бабочек, словно бы танцевавших в солнечном свете. По пути мы постоянно вспугивали птиц, с шумом разлетавшихся прочь, но бабочки не обращали на нас никакого внимания, и многие из солдат оборачивались, чтобы полюбоваться ими.