К Сэнсом - Каменное сердце

— Мы будем готовы, — пообещал Дирик, такой же пропыленный и усталый, как и я.

Мы въехали в Годалминг. Ликон и его казначей, оставив нас, отправились на поиски мэра, а мы стали искать свободные места в гостинице. Постоялые дворы по большей части были переполнены, но в конце концов мы нашли где остановиться. Впрочем, Бараку опять пришлось делить спальню с Сэмом. Поднявшись в собственную комнату, я стащил с ног сапоги и растянулся на тюфяке, на сей раз набитом пером. Глаза мои уже совсем закрывались, когда в дверь постучали и на пороге появился Джек.

— Давайте сходим в город, — предложил он. — И где-нибудь там перекусим. Перспектива провести весь вечер с Фиверйиром меня пугает.

Я с трудом поднялся, скривившись от боли в натруженных ногах и пояснице:

— Как и меня общество Дирика.

Мы нашли еще одну гостиницу, в которой кормили лучше, чем на вчерашнем постоялом дворе. Особенно приятно было, что на этот раз не пришлось трапезничать в обществе Винсента и Сэма. Однако, когда мы снова оказались на улице, я ощутил сильное желание побыть в одиночестве: уже три дня я не оставался наедине с самим собой.

— Вот что, загляну-ка я в церковь, — произнес я.

— Неужели решили помолиться? — удивился мой помощник.

— В церкви отлично думается.

Джек вздохнул:

— Понял. Ладно, а я, стало быть, вернусь назад, небось Фиверйир там без меня уже заскучал.

Пройдя по главной улице, я вошел в храм. Царившая под сводами тишина навевала воспоминания детства, ибо эта церковь оставалась настолько традиционной, насколько сие позволял закон. Лучи вечернего солнца пронзали цветные стекла западного окна, окрашивая интерьер в бледно-розовый цвет. В приделе священник проводил поминальную службу.

Я медленно шел вдоль нефа и вдруг заметил в противоположном приделе преклонившую колени перед алтарем фигуру в пропыленном белом плаще.

Джордж Ликон. Он повернулся, должно быть услышав, что шаги мои замерли недалеко от него. Выглядел молодой человек до предела усталым.

— Прости меня, — произнес я негромко. — Я пришел посмотреть на церковь. Не хотел тебе мешать.

Джордж печально улыбнулся:

— А я пытался поговорить с Создателем.

— Помнится, в Йорке ты старательно изучал Библию.

— Эта книга по-прежнему при мне. — Старый знакомый смотрел на меня с выражением какой-то муки на лице. — Признаться, в эти дни меня смущает, насколько часто в Библии упоминаются войны. Взять хотя бы Ветхий Завет или Откровение Иоанна Богослова.

— Да, — согласился я. — Это правда. — И присел на ступень амвона, ибо сомневался в том, что после долгого дня, проведенного в седле, мне удастся преклонить колени.

— Мне необходимо отвлечься от образов войны! — проговорил Ликон неожиданно яростным тоном. — Я читаю Новый Завет, я молю Бога, чтобы память о сражениях не лезла мне в голову, но воспоминания не оставляют меня.

Я вновь удивился разительным переменам, происшедшим с Джорджем: ну почему его открытое мальчишеское лицо сделалось настолько худым и жестким?

— Ты упомянул, что в прошлом году был во Франции, — предложил я тему для разговора.

— Ну да. — Джордж повернулся в мою сторону и уселся рядом. — Эти рекруты толком не понимают, что такое война. Когда мы с вами встретились четыре года назад, мастер Шардлейк, я и сам имел лишь очень поверхностное представление о том, что значит быть солдатом. Был знаком только с гарнизонной службой на северной границе и в Кале или с охраной королевских дворцов. Никакой войны, одни пограничные стычки с шотландцами. Да, я видел разбойников, которых привозили мертвыми, чтобы выставить их головы на стенах Бервикского замка. Но сам я не убил ни одного человека. Кроме того, как вы помните, меня уволили из армии.

— Несправедливо.

— Поэтому я возвратился на родительскую ферму, которую вы сохранили для нас на том суде.

— Я был в долгу перед вами.

— Это была славная жизнь, хотя и нелегкая. Но родители мои состарились, они не смогли трудиться по-прежнему, и нам пришлось нанимать работников. А потом, весной прошлого года, вдруг явился мой прежний капитан. Он сказал, что король решил вторгнуться во Францию и что ему нужны все люди, умеющие держать в руках оружие. Плата была хорошей, и я согласился. — Собеседник внимательно посмотрел на меня. — Я не имел никакого представления о том, что меня ждет. Вы, наверное, думаете, что это звучит по-детски наивно? Ну не глупо ли говорить подобные слова тому, кто был профессиональным солдатом?

— Что же произошло? — поинтересовался я осторожно.

Ликон говорил теперь достаточно спокойно, однако в голосе его сквозило отчаяние:

— Сперва меня отправили в Шотландию на одном из кораблей лорда Хартфорда. Вы слышали, наверное, что король приказал ему начать войну и не щадить ни женщин, ни детей? Лорду Хартфорду это было очень не по душе, но Генрих настоял на своем. Мы высадились в местечке под названием Лит, взяли город штурмом, сожгли все дома, разогнали мирных жителей по окрестностям.

Моя сотня там и осталась, и больше в боях я не участвовал, но вся армия отправилась в Эдинбург и стерла этот город с лица земли. Наши вернулись назад с огромной добычей, они унесли все ценное, что только можно было найти. Корабли под тяжестью груза настолько осели в воде, что некоторые вполне могли потонуть. Однако грабеж — часть войны: без надежды на поживу солдат в чужую страну не пойдет.

— А теперь скотты грозятся вторгнуться к нам вместе с тем подкреплением, которое прислали им французы.

— Да, король Франциск хочет покончить с Англией раз и навсегда. — Джордж провел ладонью по светлым кудрям. — Прямо из Шотландии мы отплыли во Францию. В июле, почти ровно год назад. Я командовал полусотней стрелков. В живых не осталось ни одного.

— Неужели?

— Ни одного. Мы высадились в Кале и пошли маршем на Булонь. Окрестности обоих городов были уже разорены фуражирами. Как и в Шотландии, поля были вытоптаны, а деревни сожжены. Никогда не забуду, как местные жители стояли у дороги в лохмотьях — старики, женщины, дети, — ибо у них не осталось совсем ничего. Что наши солдаты не отобрали, то уничтожили. Помню этих бедолаг, голодных, замерзших, насквозь промокших: в прошлом году во Франции, как нарочно, дожди сменялись ледяными ветрами. Помню, какими бледными были их лица. — Голос его превратился в шепот. — Там была одна женщина… Истощенной рукой она прижимала к себе ребенка, протягивая другую за подаянием. Проходя мимо, я понял, что малыш уже мертв, что его пустые глаза остекленели. А бедная мать еще не заметила этого.

Ликон не отводил от меня глаз и все говорил:

— Нам не позволяли останавливаться. Я видел, какое впечатление произвело это зрелище на солдат, но мне следовало постоянно подбадривать их, не давая людям замедлить шаг: «Вы должны, должны, должны…»