К Сэнсом - Каменное сердце

Естественно, о том, чтобы пошатнуть верность Фальстоу, не могло быть и речи. Не сумел я и заставить его проговориться. Я расспрашивал дворецкого двадцать минут, и его показания в точности соответствовали показаниям его господина. Он повторил, что Хью и Эмма предпочитали общество друг друга, не обращая внимания на остальных. О Майкле Кафхилле у него особых воспоминаний не сохранилось, за исключением того, что учитель держался в стороне от домашних. Холодный, невозмутимый тон изменил Амброузу лишь однажды, когда я принялся расспрашивать его об оспе.

— Сразу заболели все трое детей, — рассказал он. — Должно быть, выезжали куда-то все вместе и подхватили ее от одного и того же человека… В том году в Лондоне оспа встречалась сплошь и рядом. — Голос его на мгновение дрогнул.

— Как сейчас помню… миссис Абигайль говорит, что у всех троих болит голова и они устали настолько, что едва могут пошевелиться. Я сразу понял, что это значит.

— Вы помогали ухаживать за ними? — уточнил я.

— Я приносил наверх воду и чистые простыни. Остальные слуги были слишком напуганы, чтобы помогать. Врач сказал, что детей следует заворачивать в красное полотно, чтобы изгнать болезнетворные туморы. Помню, как я носился по всему Лондону, разыскивая старую ткань, на которую тогда был большой спрос.

— Насколько я понимаю, миссис Хоббей настояла на том, что будет ухаживать за Дэвидом лично?

— Да, хотя она часто посещала и Хью с Эммой тоже. А после смерти девочки моя госпожа так и не стала прежней.

— А потом Майклу отказали от дома…

— Мастер Хоббей не хотел, чтобы он даже подходил к Хью, — ответил Фальстоу, многозначительно наклоняя голову. — Спросите его сами, по какой причине.

— Насколько часто вы теперь общаетесь с Хью?

— В основном я имею дело с мастером Дэвидом. Пытаюсь научить его вести счета. — Тон управляющего свидетельствовал о том, что занятие это кажется ему абсолютно безнадежным. — Однако я слежу за гардеробами обоих юношей.

— Понятно. А как насчет земель Хью?

— Мастер Кертис не обнаруживает к ним никакого интереса и говорит, что продаст их, как только станет совершеннолетним. Ну а сейчас он хочет уйти в армию.

— Итак, вы особо не общаетесь с Хью.

— Все мы живем в одном доме, так что волей-неволей хотя бы немного общаемся. Но вот что я делаю для обоих парней с четырнадцати лет, так это брею их каждые несколько дней, а также подстригаю волосы, поскольку так принято у стрелков. Мой отец был брадобреем. А мастер Хью не пойдет ни к какому другому цирюльнику, чтобы не порезаться, с учетом того, во что превратились теперь его лицо и шея.

— Вы ведете здесь непривычный для себя образ жизни, Фальстоу. Ведь, судя по произношению, вы уроженец Лондона?

— Да, чтобы меня тут приняли, потребовалось некоторое время. Большинство местных не одобряют роспуска монастырей. А деревенские жители будут недовольны любым господином.

— И вы занимаетесь еще другими делами. Вы отвечаете за управление всем поместьем?

— Да. Под руководством своего господина. Однако особой хитрости в этом нет: «Благословен будь тот пенс, который принесет тебе два пенса!» Таков девиз моего хозяина, да и мой тоже.

— Ну, в это я охотно поверю. — Я улыбнулся. — Что ж, на этом, думаю, можно закончить. — И добавил, в который уже раз: — Пока.

Как сообщил мне Дирик, миссис Абигайль страдала мигренью, а посему пребывала в постели. Приступы этого недуга посещали ее часто и иногда продолжались весь день. Переодевшись в своей комнате в более легкую одежду, я написал Уорнеру письмо с просьбой известить меня сразу, как только ему станет известно о состоянии дел Николаса Хоббея. Кроме того, я упомянул, что видел направлявшегося на юг Ричарда Рича. После этого я перекусил в обществе Дирика, который на протяжении всей трапезы расписывал мне честность Хоббея и Фальстоу. Молодые люди, по его словам, должны были вернуться ближе к концу дня. Наконец я вышел из дома, прихватив с собой план поместья, и направился в обход к комнате Барака. Он дал мне письмо для Тамазин, которое только что написал.

— Что ты скажешь, если мы прогуляемся до деревни Хойленд? — спросил я.

— Дирику это не понравится. Он решит, что вы настраиваете селян против своего господина. — В голосе Джека сквозило недовольство: он был раздосадован тем, что я не хочу брать его в Рольфсвуд.

— К черту Дирика! — отмахнулся я. — Пошли.

— Хорошо. Фиверйир только что оставил меня. Он корпит над черновиками свидетельских показаний, пытаясь то тут, то там изменить их смысл. Не удивлюсь, если Дирик из чистой вредности велел ему вставлять нам палки в колеса.

— Тогда тебе тем более нужно подышать свежим воздухом.

Пока мы шли к воротам, я рассматривал сад Абигайль, где в это время занималась прополкой одна из служанок, невольно отметив, с каким вкусом хозяйка поместья подбирала приятные глазу сочетания цветов. Я также обратил внимание, что цветочные клумбы образовывали огромную букву «X», видимо означавшую «Хоббей».

Пройдя сквозь ворота, мы направились вперед по пыльной тропинке. По одну сторону ее располагался луг, на котором паслись овцы и несколько коров. Заметив уже ставший привычным вал стрельбища, я подумал: «Как-то там устроились в Портсмуте Ликон и солдаты?» По другую сторону от тропы начинался густой лес.

— И кому это все принадлежит? — поинтересовался Барак, кивая на лесные заросли.

Я сверился с планом:

— Николасу Хоббею. А этот луг принадлежит деревне. Кстати, что ты думаешь о показаниях Фальстоу?

— Заучены назубок, как и показания его господина.

— Согласен. Должно быть, поутру нас специально не стали будить, чтобы Дирик получил больше времени для наставлений. Что ж, я оставил лазейку, позволяющую мне вернуться с новыми вопросами. И ответы на них зазубрить нельзя.

Теперь мы вышли на пахотные угодья. Поля здесь были разделены на широкие полосы, на которых мужчины работали вместе с женами и детьми. Я представил своих собственных предков, дедов и прадедов, бабушек и прабабушек — словом, пращуров, проводивших жизнь в тяжелом крестьянском труде. Селяне время от времени поглядывали на нас.

— Небось трудно работать в такую жару? — воскликнул мой спутник, ни к кому конкретно не обращаясь.

Ответа не последовало: хлеборобы просто отвернулись от него.

Наконец мы оказались в деревне Хойленд. Вдоль улочки выстроилось десятка два с половиной крытых соломой домов. Многие оказались маленькими одноэтажными хижинами, в которых под одной крышей ночевали и люди, и животные. Нашлось, правда, и несколько строений побольше, в два этажа, и даже парочка хороших фахверковых жилищ. На огородах повсюду работали дети и старики. И вновь нас встретили холодными взглядами, а трое ребятишек, игравшие около одного из домов, увидев нас, поспешно спрятались внутри.