К Сэнсом - Каменное сердце

— Да.

— Кому-то приходилось находиться там летом, принимать поставки руды и кокса и укладывать их на хранение до зимы, а также приглядывать за запрудой и колесом. Обычно этим занимался Питер, который жил совсем рядом. Дело было в том самом году — в двадцать шестом, предшествовавшем великой дороговизне, когда дожди погубили урожай. Тот август выдался холодным и ветреным, что твой октябрь…

— Вы начали рассказывать про пожар… — напомнил я старику.

Тот наклонился ко мне так, что я ощутил его теплое, пропитанное пивом дыхание:

— В то лето Питер жил возле печи. Жена, старая и злобная ехидна, выставила его из дома по той причине, что он-де слишком много пьет… Наверное, так оно и было, но суть не в этом. Питер попросил у мастера Феттиплейса разрешения какое-то время пожить возле горна, и тот согласился. В домнице имелась небольшая груда соломы для ночлега: зимой мы нередко ночевали там, но в ту ночь, кроме Питера, внутри никого не было. — Отхлебнув пива, Уилф распрямился. — Ах, сэр! До сих пор горько вспоминать…

Он вздохнул. Пес посмотрел на хозяина и негромко тявкнул.

— Тем вечером, в девять часов, я находился дома, здесь в городе, — продолжил Харриданс свой рассказ. — И вдруг в мою дверь забарабанил сосед с криком, что, мол, кузня горит. Я выскочил на улицу. Люди уже бежали к лесу. Приближаясь к печи, можно было увидеть пламя уже из-за деревьев. От огня побагровел сам мельничный пруд. Это было ужасное зрелище. А когда я добрался туда, пылало все сооружение, снизу доверху. Понимаете, там вообще все было из дерева. Эллен Феттиплейс потом обвиняла Питера, она говорила, что он якобы зажег огонь, чтобы согреться, и это послужило причиной пожара.

— Эллен? Это дочь Феттиплейса? — Мне приходилось изображать незнание.

— Да, правильно. Эллен осталась единственным свидетелем. Они с мастером Уильямом отправились на вечернюю прогулку к плавильне — ее отец хотел удостовериться в том, что партию руды уже привезли, — и обнаружили возле костра пьяного Питера. Мастер Феттиплейс закричал на него, тот вскочил и каким-то образом коснулся огня, отчего одежда его загорелась. Гратвик повалился на солому — и она тоже вспыхнула. Вокруг была уйма угольной пыли, и в результате занялась вся плавильня. Питер и мастер Феттиплейс сгорели заживо. Сумела выскочить только юная Эллен, однако пожар этот лишил ее разума. Совершенно лишил, бедняжка не смогла даже присутствовать на дознании; помню, как зачитывали ее показания.

Я вспомнил, как Эллен кричала: «Я видела, как расплавилась, почернела и лопнула его кожа! Он попытался встать, но упал!»

— Ну, на этом моя работа в плавильне и закончилась, — проговорил Уилф. — И моя, и еще дюжины людей. Домницу так и не восстановили, поскольку она не приносила достаточного дохода. Руины ее до сих пор видно в лесу. На следующий год случился неурожай, и нам пришлось пережить трудные времена.

— Он окинул взглядом пустую гостиную. — Питер Гратвик был моим лучшим другом, сэр. Сколько раз мы в молодости сиживали там ночами и выпивали…

— А вы не знаете, куда девалась дочь Феттиплейса? — спросил я.

— В ту ночь, когда случился пожар, Эллен прибежала к местному священнику, старому Джону Секфорду, он до сих пор служит тут викарием. Разум оставил ее. Она потом ну ни в какую не хотела выходить из дома викария. После расследования бедняжку увезли прочь… говорят, к родственникам в Лондон. Неужели ваш друг так и не встречал ее? — спросил Харриданс с любопытством.

— Нет.

Я подумал, что услышал не совсем то, что ожидал: в этой повести не было никакого насилия.

— А эта Эллен, какая она была из себя? — задал я еще один вопрос.

— Довольно хорошенькая. Тогда ей только-только исполнилось девятнадцать лет. Избалованная отцом девушка, обо всем имеющая собственное мнение. Кто же думал, что Эллен уготована столь печальная судьба, ведь незадолго до пожара поговаривали о ее свадьбе.

— И за кого же она собиралась замуж?

— За мастера Филиппа Уэста, у его семьи есть земли в нашем краю. После пожара он отправился служить, записался в королевский флот.

— Полагаю, что коронер вынес заключение о смерти в результате несчастного случая.

— Именно так, сэр, — кивнул Уилф, но потом вдруг возбужденно выпалил: — Но я недаром назвал тот пожар загадочным! Ох, не все там было чисто! До сих пор не понимаю, почему сам мастер Феттиплейс не сумел выбраться из огня. Если бы меня пригласили на дознание, я бы задал им пару вопросов. Но меня не позвали. Мастер Квинтин Приддис поторопился с завершением расследования.

Я насторожился:

— Приддис?

Глаза моего собеседника сузились.

— Вы его знаете?

— Только по фамилии. Он представляет в Хэмпшире Сиротский суд.

— Тогда он был в Сассексе одним из коронеров.

— А мисс Феттиплейс не рассказывала, как получилось, что ни ее отец, ни ваш друг не сумели спастись?

— Ну, вроде бы одежда Питера вспыхнула, и каким-то образом огонь перескочил на мастера Уильяма… Так она сказала, и ее свидетельство было единственным. Плавильня погибла, и от бедного Питера или мастера Феттиплейса не осталось ничего, кроме обгорелых костей. А вы точно не знакомы с Квинтином Приддисом, сэр?

Теперь в глазах Харриданса появилась тревога.

— Никогда с ним не встречался, — заверил я собеседника.

— Мне пора идти, — вдруг заявил старик. — Жена наверняка уже заждалась. А долго ли вы пробудете в Рольфсвуде, сэр?

— Завтра утром уезжаю обратно.

Уилф посмотрел на меня с облегчением:

— Тогда счастливого пути. И спасибо за пиво. Пойдем, Цезарь!

Мой новый знакомый поднялся, и собака последовала за ним. Вдруг Харриданс остановился, повернулся ко мне и произнес:

— Поговорите с преподобным Секфордом. Здесь многие считают, что тогда кое-что осталось сокрытым. Но больше я вам ничего не скажу.

И с этими словами он поспешно вышел.

Я неторопливо поднимался по склону холма к церкви. Ощущая дорожную грязь на всем теле, с трудом ступая усталыми ногами, чувствуя боль в спине, я мечтал только об отдыхе. Однако времени у меня было немного. Я задумался над словами старого Уилфа. Он, очевидно, сомневался в официальной версии происшедшего в плавильне — но явным образом ничего не знал об изнасиловании Эллен. Я вновь вспомнил ее слова о том страшном дне, когда бедняжка повредилась умом: «Они были такими сильными! Я не могла пошевелиться!»

Церквушка, приземистое норманнское строение, была невелика. Внутри ее не обнаружилось особых изменений по сравнению с прежними, папистскими днями: статуи святых оставались на своих местах, перед алтарем горели свечи. Да уж, Бротон не одобрил бы этого, подумал я. Пожилая женщина вынимала огарки и ставила новые свечи. Я подошел к ней: