Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

— Уже тогда вам представилась первая возможность обсудить условия договора. Надеюсь, вы не упустите следующую.

Мэтью уселся на траву, чтобы надеть чулки.

— Но Бидвелл никогда не подпишет документ, уличающий его в сокрытии убийства!

— По доброй воле — никогда. Но он подпишет, мистер Уинстон. Особенно когда уяснит, что вы — его ближайшее доверенное лицо — готовы решить эту проблему, не прибегая к помощи посторонних. Это тревожит его в первую очередь. Еще больше его убедит ваш намек — недвусмысленный, но достаточно тактичный, я надеюсь, — что выполнить эту работу не сможет никто, кроме вас. Можете сделать упор на том, что подписание договора — это просто формальность для обеспечения вашей правовой защиты.

— Да, это хороший довод. Но он будет знать, что я всегда смогу использовать этот документ для давления на него!

— Конечно, он этого не забудет. И потому, как я сказал, вы не останетесь без хорошей должности в компании Бидвелла. Он даже может отправить вас обратно в Англию на одном из своих кораблей, если вы того пожелаете.

Покончив с надеванием чулок и башмаков, Мэтью встал на ноги.

— А чего вы, собственно, хотите, мистер Уинстон?

— Больше денег, — сразу ответил Уинстон, после чего ненадолго задумался. — И справедливого отношения. Я должен быть вознагражден за все свои труды. Хочу, чтобы мой вклад в осуществление проектов, наполнивших карманы Бидвелла, был оценен по достоинству.

— Только и всего? — удивился. Мэтью. — Ни особняка, ни статуи?

— Я реалист, сэр, и понимаю, что большего мне из Бидвелла не вытянуть.

— Думаю, вам все же стоит хотя бы замахнуться на особняк. А сейчас, извините, я должен вас покинуть.

— Постойте! — окликнул Уинстон уже уходившего Мэтью. — Как вы посоветуете поступить с телом Пейна?

— Честно говоря, я об этом не задумывался, и мне нет дела до того, как вы с ним поступите, — ответил Мэтью. — Единственное, что приходит в голову… Грунт под полом в доме Пейна ничем не отличается от кладбищенской земли по соседству. Насколько знаю, Библия у вас найдется и вы считаете себя христианином.

— А что, хорошая мысль. Да, еще один момент… — поспешил добавить Уинстон, прежде чем Мэтью продолжил свой путь. — Как нам объяснить исчезновение Пейна? И как отыскать его убийцу?

— Объяснение придумайте сами. А насчет поисков убийцы… как я понимаю, Пейн путался с чужими женами. Так что во врагах у него недостатка не было. Однако я не мировой судья, сэр. Расследование вправе начать мистер Бидвелл, как мэр этого города. Если он того пожелает… — Мэтью пожал плечами. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — сказал Уинстон ему вслед. — И приятных купаний.

Мэтью прямиком направился к оставленному незапертым библиотечному окну в доме Бидвелла, распахнул ставни и поставил лампу на подоконник. Затем влез в окно — осторожно, чтобы не опрокинуть расположенный рядом столик с шахматами, — взял лампу и проследовал в свою комнату наверху. Он был расстроен тем, что не удалось найти никаких признаков пиратского клада, но возлагал надежды на завтрашний — точнее, уже сегодняшний — день, который мог указать верный путь в лабиринте головоломных вопросов.

Когда пятничным утром грянул петушиный хор, Мэтью пробудился и смог задержать в памяти лишь один отчетливый образ из уже тающего сновидения: разговор с Джоном Гудом о найденных монетах и его слова: «Мэй вбила себе в голову, что нам надо бежать во Флориду».

Он поднялся с постели и посмотрел в окно. Красное солнце вставало на восточном горизонте. Дождя не предвиделось, судя по светлым тонам немногочисленных облаков, которые, как галеоны на всех парусах, плыли в рассветном небе.

Флорида, подумал он. Испанские владения, откуда можно добраться до великих — пусть и ненавидимых англичанами — городов вроде Мадрида и Барселоны. А также до португальской родины Рейчел.

Он вспомнил слова Шоукомба: «Ты наверняка знаешь, что испанцы засели во Флориде, а это меньше семидесяти лиг отсюда. Они рассылают по всем нашим колониям своих шпионов, и те пускают слух, будто всякая черная ворона, улетев от хозяина во Флориду, станет там свободным человеком. Неужто никогда об этом не слыхал? То же самое испанцы обещают всем бандитам, убийцам и прочей мрази».

Семьдесят лиг, подумал Мэтью. Это примерно двести миль. И это не просто двухсотмильное путешествие. Как насчет диких зверей и столь же диких индейцев? С водой проблем не будет, но как насчет еды? Как насчет укрытия, если небесные хляби разверзнутся вновь? По сравнению с этим их недавнее бегство из трактира Шоукомба по раскисшей лесной дороге выглядело как идиллическая послеобеденная прогулка.

Но ведь некоторым удавалось живыми добраться до Флориды, преодолев при этом куда больше двухсот миль. Даже Мэй, в ее-то возрасте, без колебаний решилась на побег. С другой стороны, это была ее последняя надежда на свободу.

Ее последняя надежда.

Мэтью отвернулся от окна, подошел к тазику с водой на комоде и ополоснул лицо. Промелькнувшая в его голове — и даже не успевшая толком оформиться — мысль была самой нелепой и безумной из всех возможных. Он не имел никаких навыков охотника или следопыта и вдобавок гордился своим британским подданством. Нет-нет, надо сразу же подавить столь сумасбродные мысли и даже малейшие намеки на них.

Он побрился, оделся и через коридор прошел в комнату судьи. Очевидно, последнее снадобье доктора Шилдса оказалось действенным, поскольку Вудворд все еще пребывал в царстве сна. Потрогав его руку, Мэтью возрадовался: в течение ночи лихорадочный жар спал.

Завтракал Мэтью в одиночестве. Подкрепившись омлетом с ветчиной и чашкой чая, он вышел из дома. Предстояла еще одна непростая встреча: с крысоловом в его чисто прибранном гнездышке.

Утро выдалось теплым и солнечным, хотя порой и набегала тень от череды белых облаков. На улице Усердия он ускорил шаг, минуя лагерь Исхода Иерусалима, но ни пастыря, ни его родственничков нигде не было видно. Вскоре он достиг участка близ дома Гамильтонов, где стала лагерем актерская труппа. Несколько лицедеев расположились вокруг костра, над которым были подвешены три котелка. Дородный мужчина фальстафовского типа курил длинную трубку и, выразительно жестикулируя, что-то рассказывал двум своим коллегам. Женщина такой же, если не еще более массивной комплекции орудовала иглой и нитью, чиня шляпу с красным пером, а другая, постройнее, занималась чисткой сапог. Мэтью имел слабое представление о ремесле актеров, однако знал, что все роли на сцене играют мужчины; так что эти две особы, скорее всего, были актерскими женами, сопровождающими труппу.

— Добрый день, молодой человек! — приветствовал его один из лицедеев и помахал рукой.