Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

— До того я сбрасывала одежду только перед своим мужем, — сказала она. — Больше ни перед кем. Уж точно на не людях и уж точно… не для таких мерзостей, какие вообразились Бакнеру.

— Тогда что это было? Просто стариковские бредни?

— Да! Безусловно.

Мэтью отыскал в стопке нужный листок и прочел эту часть протокола.

— Касательно происшедшего в саду мистер Бакнер говорит следующее: «Я никому о том не рассказывал даже после того, как услышал историю Элиаса Гаррика. А попозже Лестер Крейн сказал мне, что Стивен Дантон видел те же самые нечестивые вещи с тремя тварями и ведьмой, только они предавались разврату не в саду, а в бывшем доме Пулов, по соседству с фермой Дантона». Объясните мне, каким образом столь схожие фантазии могут прийти в голову разным людям, в разное время и в разных местах?

Она не ответила, с потемневшим лицом глядя прямо перед собой.

— Показания Элиаса Гаррика в понедельник подкинут хвороста в ваш костер, — сказал Мэтью. — Вам известно, какую историю он собирается рассказать?

Она продолжала молчать.

— Я так понимаю, что известно, — продолжил он. — Далее будет заслушана девочка по имени Вайолет Адамс. Об ее показаниях я не имею понятия. А вы?

Снова тишина в ответ.

— Что бы то ни было, обличение устами ребенка будет иметь двойной вес. Судья особо чувствителен к свидетельствам детей, и я вам советую придержать язык во время ее допроса.

— Невзирая на то, какую ложь она измыслит? — спросила Рейчел, все так же глядя в пространство перед собой.

— Да, если даже она поклянется, что видела вас в отхожем месте у себя во дворе, ублажающей разом три сотни демонов. Просто держите рот на замке.

— Возможно, вам интересно будет узнать, — сказала Рейчел, — что как раз мать этой девочки запустила мне в голову тем пахучим гостинцем перед церковью. Констанс Адамс никогда не скрывала своей неприязни ко мне. — Рейчел повернула голову и встретилась глазами с Мэтью. — Как секретарь мирового судьи, вы обязаны подчиняться его указаниям. Если вы здесь не затем, чтобы шпионить для него, тогда какой вам интерес, буду я что-нибудь говорить или нет во время допроса?

Мэтью продолжал тщательно выравнивать стопку бумаг. Покончив с этим, он вернул записи в коробку и закрыл ее. Все это время ему понадобилось для того, чтобы сформулировать ответ.

— Я люблю решать головоломки, — произнес он, теперь уже избегая встречаться с ней взглядом. — И я обычно не успокаиваюсь, пока каждая деталь в них не займет надлежащее место. В данном случае… я чувствую, что многие детали головоломки были втиснуты не туда, куда следует, и потому плохо стыкуются друг с другом. Часть из них вообще отсутствует, так что их еще предстоит найти. Другие вроде бы правильные… но и с ними — насколько я вижу — все равно что-то не так. В разгадке всего этого и есть мой интерес.

Последовало долгое молчание; Мэтью занялся чисткой пера. Затем Рейчел спросила напрямик:

— Вы считаете меня ведьмой?

— Я считаю, — немного подумав, ответил он, — что в этом городе обосновалось какое-то очень изощренное зло. Не знаю, кто является его источником, демон или человек, но сатанинское начало в нем явно присутствует. Больше мне пока сказать нечего.

— И мне тоже. Да и так ли уж важно, кто именно разорвал горло моему мужу, а потом в моем обличии устраивал эти гнусные спектакли, если на костер за это все равно отправят меня?

Мэтью не нашел что возразить. Публичное сожжение сейчас казалось самым вероятным исходом дела.

«Здесь повсюду сплошная ложь, — помнится, говорила миссис Неттлз. — Что ей нужно, так это заступник, готовый любой ценой докопаться до правды».

Правда в этом местечке — большая редкость, как и правдоискатели, подумал Мэтью. А ведь он всего-навсего секретарь. Не судья, не адвокат… и уж никак не «готовый на все заступник».

В одном он уверился полностью, исходя из тошнотворных показаний Бакнера и последующей резкой реакции судьи: покончив со всеми допросами, Вудворд будет вынужден без проволочек приговорить Рейчел Ховарт к смерти. И ее сожгут вскоре после того, как зачитают приговор. А чьей рукой он будет написан?

Разумеется, рукой Мэтью. Ему уже случалось формулировать подобные документы, так что дело знакомое.

Вот только после этой истории он будет до гробовой доски мучительно пытаться состыковать детали головоломки, так и оставшейся неразгаданной.

Закончив возню с пером, он убрал его в коробку вместе с чернильницей, а саму коробку до поры до времени поместил в один из ящиков письменного стола, которые все оказались пустыми, — очевидно, Уинстон освободил их перед отправкой мебели в тюрьму.

Потом он растянулся на подстилке из соломы (благо мистер Грин не поленился принести свежей), закрыл глаза и попытался вздремнуть. И лишь минуту спустя до него дошло, что он лежит на максимальном удалении от решетки, смежной с камерой Рейчел Ховарт, а его правая рука безотчетно прижимает к груди Библию.

К тому времени, как судья добрался до лечебницы доктора Шилдса — беленого мелом дома на улице Гармонии, — он уже чувствовал себя бредущим сквозь туман. Эта пелена перед его взором была вызвана не только физическим недомоганием, но и тяжким душевным бременем.

Перед тем Вудворд посетил дом Лукреции Воган. Хозяйку вызвала в прихожую открывшая дверь миловидная светловолосая девушка лет шестнадцати, которую миссис Воган представила судье как свою дочь Шериз. Отдавая корзину с посудой, Вудворд поинтересовался, почему миссис Воган просила вернуть ей осколки красно-коричневой чашки, разбитой Рейчел Ховарт.

— Да вы и сами небось понимаете, не зря ж вы ученый городской человек, — сказала миссис Воган. — Теперь эта чашка стала намного ценнее.

— Ценнее? — удивился он. — Как осколки могут быть ценнее целого?

— Потому что ее разбила ведьма, — прозвучало в ответ, что еще больше озадачило судью.

Видимо, это отразилось на его лице, потому что миссис Воган решила дать пояснения.

— Когда ведьму казнят и жизнь в Фаунт-Ройале вновь наладится, многие люди заходят иметь какую-нибудь вещичку в память о страшном испытании, которое мы смогли выдержать. — Она одарила Вудворда улыбкой, от которой у него прошел мороз по коже. — Понятное дело, не сразу, но через какое-то время и при правильном подходе к делу эти осколки можно будет выгодно продать как талисманы, приносящие удачу.

— Простите? — Тогда-то Вудворд и почувствовал, как перед его глазами сгущается туман.

— Из всех моих чашек эта была ближе всего к цвету крови, — сказала миссис Воган, уже начиная раздражаться из-за его непонятливости. — Амулет «Ведьмовская кровь». Или «Алые слезы ведьмы». Надо будет еще подумать над названием. Тут все дело в воображении, понимаете?