Мария Амор - Смертельный вкус Парижа [litres]

– Вы ведь позволите называть вас Александром?

– Называйте как угодно, месье Додиньи. Гарсон, бутылку «Сан-Пеллегрино».

От еды я отказался. Не хватало только хлеб преломить с этим поганцем. Он растерянно потер ладони:

– Доктор, спасибо, что вы согласились встретиться со мной. Я понимаю, вам сейчас не до меня…

– Не до вас. Поэтому быстро выкладывайте, зачем я вам позарез понадобился.

– Мне необходимо выяснить насчет кровати Людовика Пятнадцатого.

– Какой кровати? А, для шаха! – Ради спасения королевского алькова Додиньи вышвырнул бы детей и женщин из шлюпки «Титаника». – А что с ней?

Он приосанился, поправил неизменное кашне:

– Ко мне обратились представители французской национальной полиции и предложили создать специальную группу, которая будет расследовать фальсификацию антикварной мебели. Они сказали мне: «Марсель Додиньи, мы нуждаемся в вашей помощи! Без вас мы не сможем поймать мошенников!» Как вы думаете, что я им ответил?

– Просто теряюсь в догадках.

Опустив глаза в тарелку со своим вечным фаршем, он скромно признался:

– Я согласился. Наконец-то я положу конец грабежу национального достояния Франции и его компрометации подделками. Представьте, Национальный синдикат антикваров теперь охотно сотрудничает с моей следственной группой! Благодаря этой истории я каким-то внезапным образом стал представлять совесть и честь французского антиквариата.

– Месье Додиньи, вы, как никто, достойны этого. Не знаю никого, кто был бы готов на столь многое ради дубовой рухляди.

Сарказм не произвел на помешанного ни малейшего впечатления. Он кинул на меня гордый взгляд:

– Отныне предметы, определенные как патримуан, то есть принадлежащие непосредственно французским монархам, перестанут утекать за границу. Наши национальные шедевры останутся украшать французские дворцы, французские музеи и французские коллекции. Серро закрыл свою галерею. Эмиль Кремье почуял, куда ветер дует, и тут же вызвался стать свидетелем. Версаль поспешил уволить Годара. А в мастерской Дидье Мишони обнаружена папка с аукционными каталогами, в которых были закладки на некоторых страницах. На допросах он признался, что отмеченные экспонаты – это его творения.

Была какая-то горькая ирония в том, что, пытаясь спасти свою жену, я ненароком поспособствовал раскрытию фальсификаций антиквариата, до которых мне не было никакого дела.

– Зачем он это хранил?

– Мишони – мастер своего дела. Он гордился тем, что создал имитации, способные соревноваться с оригиналами. За многие из них были уплачены рекордные суммы. Это была папка его тайных трофеев. Теперь вы понимаете, почему меня волнует судьба кровати из замка Лувесьен?

– Потому что это не молодая убитая женщина, а гнилые деревяшки?

Он на секунду растерялся. Все связанное со мной, Еленой, Дерюжиным и Марго, успело полностью испариться из его сознания, до отказа забитого дворцовым хламом.

– Да-да, ее смерть, конечно, крайне прискорбна, – теперь он ломал пальцы, – но это ложе – это же патримуан, это же работа самого Шарля Крессана! Я не могу допустить, чтобы в нем храпел какой-то новодельный шах! Я не позволю!

– Увы, сделка уже состоялась. Ложе пакуют, «Восточный экспресс» доставит его в Константинополь, а оттуда на специально сделанных подводах прямо в Тегеран.

Додиньи ошеломленно замер, но уже через секунду, видимо, оценив размеры катастрофы, прижал руки к сердцу и взмолился:

– Кровать совершенно не годится для властителя Персии. Людовик Пятнадцатый скончался на ней от оспы.

– Это противно, согласен, но прошло уже больше двухсот лет, – успокоил я совестливого антиквара. – И к тому же сегодня существует вакцина. Привиты и шах, и весь его гарем.

Додиньи отчаянно выгрызал заусеницу:

– Вряд ли вакцина помогает от проклятия. Поверьте, это изгаженное ложе страданий никому не может принести счастья. Каждая его перекладина, каждая завитушка, все столбики, изголовье – все было покрыто гноем из язв умиравшего. Людовик Пятнадцатый испражнялся прямо в постель, в поры дерева впиталась его отравленная кровь, его смертельное дыхание покрыло всю позолоту.

– Не очень привлекательное описание. Но давайте не будем огорчать месье Гаффари. Будем помнить, что в лучшие свои времена Людовик Возлюбленный проводил досуг в этой кровати куда приятнее – в обществе мадам де Помпадур и графини Дюбарри.

Додиньи трещал пальцами, словно кастаньетами:

– Плевал я на вашего Гаффари! Кровати уже третья сотня лет! Вы представляете, насколько она шаткая?! Практически разваливается! А у шаха большой гарем, не так ли? Ему необходимо прочное и устойчивое ложе!

– Месье Гаффари как раз радовался, что кровать на редкость хорошо сохранилась.

Хранитель французских древностей закрыл лицо ладонями, его плечи дрогнули, мне послышались всхлипы:

– Вы же обещали… обещали…

– Додиньи, вы окончательно спятили? Вы забыли, как помалкивали, когда Валюбер обвинил меня в вашем отравлении?

Он на секунду растерялся:

– Вот уж не думал, что вы так злопамятны, доктор. Я бы непременно придумал, как оправдать вас. И не забывайте, это было сделано ради благородной цели! Чтобы заставить полицию расследовать проделки этих мошенников, позорящих прошлое Франции!

– Не помню, чтобы ради этого я вызывался идти под суд. А как насчет ваших показаний против Елены?

Додиньи отодвинул от себя тарелку с горкой сырого фарша, приосанился:

– Тут я совершенно не чувствую себя виноватым. Я с самого начала знал про нее, но все-таки до последнего держал свой рот на замке и признался, только когда понял, что убийство вот-вот повесят на меня.

– В том-то и дело, что ничего вы на самом деле не знали. И держали рот на замке не потому, что жалели ее, а потому, что боялись за себя, не так ли?

Он снова принялся ломать пальцы и, конечно, опять сшиб тарелку. На сей раз я дал ей грохнуться на пол.

– Э-э-э… Это тоже. Но когда я узнал о Марго…

– Давайте не будем об этом.

– Да-да, я понимаю. Но прошу вас, учтите, я говорил лишь то, во что верил! И даже не стал ничего придумывать. Хотя страшно боялся, что если мне не поверят, то опять примутся за меня.

Его откровенность обезоруживала. Я невольно сжалился:

– Кровать не я нашел. Этот раритет приобрел месье Гаффари. Вы даже не представляете себе, насколько это настойчивый, предприимчивый и деятельный человек. Что же касается меня, то, как лейб-медик шаха, я высказался против.

– Вы были против? – с надеждой пролепетал Додиньи.

– Ну да. У шаха больная спина, я рекомендовал ему спать на жестком ложе. Даже предложил приобрести взамен походную койку Наполеона. Но сделка уже была заключена.