Клэр Уитфилд - Падшие люди

Так продолжалось изо дня в день. Мы беседовали, она приносила мне еду, к которой я почти не прикасалась. Но только я начинала задавать вопросы, она находила повод, чтобы удалиться, и, уходя, запирала меня на замок.

– Почему? – снова и снова вопрошала я. – Почему именно я? В чем я провинилась?

Я умоляла миссис Уиггс ответить мне, иногда кричала на нее, но она не реагировала, притворяясь, что не слышит. Однажды, когда она в очередной раз стала затягивать на моей руке резиновую трубку, я, вместо того чтобы покориться, выбила у нее из рук поднос, и тот с грохотом полетел на пол.

Рассерженная, она лишь наградила меня гневным взглядом, затем наклонилась и принялась подбирать разбросанные по полу предметы.

– Зря ты так, Сюзанна. Мне придется попросить Томаса, чтобы он помог снова связать тебе руки, а он не будет столь терпелив, как я. Ты этого хочешь?

– Я хочу знать: почему? Томас проходу мне не давал, умолял стать его женой – трижды делал предложение. В больнице полно других медсестер. Так почему он выбрал именно меня ?

– Какая теперь разница?

– Я прошу вас!

Миссис Уиггс протяжно вздохнула, разгладила на себе юбки и снова села на стул в ногах моей кровати.

– Что ж, так и быть, объясню. Чтоб перестала донимать меня вопросами. Томас был обручен с очень красивой, очаровательной, талантливой молодой женщиной из влиятельной семьи. У них был страстный роман, безмерно страстный, поскольку они оба – пламенные натуры. Ее отец – первый граф Холсбери, да к тому же еще судья и государственный деятель – министр. Обе семьи ждали скорой свадьбы, но Томас жениться не хотел. Однако дело зашло слишком далеко, обе семьи могли оказаться в скандальном положении, если брачный союз не будет заключен. Его сестра, Хелен, очень расчетливая и прозорливая женщина, из практических соображений настаивала на этом браке. Томас умолял, чтобы она помогла расстроить помолвку, так сказать. Он понимал, что, женившись на той девушке, попадет под власть ее отца, будет низведен до положения мальчика для битья в семье, которая гораздо богаче его собственной. А Томасу нужна свобода – о, Сюзанна, он был бы несчастен в роли мужа-подкаблучника в доме графа, – но Хелен и слышать ничего не желала. Достойного выхода из сложившейся ситуации не было, скандал и враждебные чувства были бы неизбежны. Впрочем, Томас и не задумывался никогда о хрупкости таких отношений. Так что, понимаешь, на тебе он женился, так сказать, сгоряча, под влиянием давнего раздражения. Хелен, естественно, пришла в ярость, чувствовала себя униженной, но это был единственный способ разрубить узел. Поэтому ты не была представлена его родным, они не навещали вас здесь, а вы их – в Аббингдейл-Холле.

– Все равно не понимаю. Почему выбор пал именно на меня?

– Потому что ты никто, Сюзанна. У тебя никого нет – ни семьи, ни родственников, ни покровителя, никого, кто мог бы создать неудобства, поднять шум. Томасу ты нравилась, он с любовью отзывался о тебе, но ты пойми, он – неординарный человек, заурядной женщине его вниманием не завладеть. Если уж его не сумела удержать красавица – дочь графа, ни много ни мало, – тебе тем более это не под силу. Я сразу поняла, что у вас ничего не получится. Он быстро теряет интерес к своим увлечениям. Говорят, это признак высокого интеллекта. Я пыталась втолковать ему, что ничем хорошим это не кончится, но, как тебе прекрасно известно, если уж он что-то вбил себе в голову…

Миссис Уиггс нагнулась, поднимая с пола то, что еще не подобрала. Когда она выпрямилась, я сидела, уставившись в стену.

– Вот видишь? – заметила она. – Ты расстроилась. Порой лучше не задавать лишних вопросов. – Она взирала на меня сверху вниз с жалостью во взгляде. Не спорю, привязанная к кровати, я являла собой презренное зрелище, но меня охватил гнев.

– Я видела вас вместе, – заявила я. – Когда вы стояли на лестнице. Вы называли его по имени и гладили по лицу.

Ее черты мгновенно окаменели, сложившись в совиное выражение.

– У тебя испорченный ум, – сказала она. Трясущимися руками миссис Уиггс грохнула поднос о пол, раскидав по комнате все то, что только-только подобрала. Затем ринулась вон из комнаты, хлопнула дверью и заперла ее за собой.

К ноябрю миссис Уиггс освободила и мои лодыжки. Не из добрых побуждений, конечно, – чтобы отметины от ремней на коже успели исчезнуть до визита доктора Шивершева. Очевидно, без его подписи на заключении о том, что я душевнобольная, меня не могли поместить в лечебницу для умалишенных. Я по-прежнему томилась в плену своей спальни, но бежать не пыталась. Какой смысл? Мир за ее стенами был не более дружелюбен, чем заснеженная гора. Я не имела ни денег, ни других средств, чтобы выжить самостоятельно. А за запертыми дверями своей комнаты мне было вполне комфортно, настойка опия помогала забыться. Я не боялась своих тюремщиков, хотя следовало бы. Сдерживала меня моя собственная трусость. Я могла бы открыть окно и позвать на помощь; тогда к нам наведалась бы полиция. Я могла бы выбраться через окно. Но я бездействовала. Как поступила бы полиция? Скорее всего, вернула бы меня мужу.

Сам Томас сильно изменился с тех пор, когда я видела его в последний раз. Черные бакенбарды снова обрели идеальную симметрию, в глаза вернулся серебристый блеск, и миссис Уиггс ступала за ним по пятам верной тенью.

– Ты не находишь, что она слишком худа? – обратился он к ней, словно меня и не было в комнате.

– И что прикажете с этим делать?

– И бледна, очень бледна.

– Разве мы не этого добивались? Она ведь и не должна выглядеть здоровой.

– Ты не понимаешь! – внезапно взорвался мой муж. Мы обе вздрогнули. – Он не подпишет, если… Он не поставит свою подпись, если сочтет, что с ней плохо обращаются.

Сцепив за спиной руки, Томас пристально рассматривал меня, как некий экспонат. Так трясущийся старый лорд разглядывал бы дорогие его сердцу кусты роз.

– А руки? – Он схватил мою руку и задрал на ней рукав ночной сорочки. От уколов, что делала мне миссис Уиггс, обе мои руки сплошь покрывали лиловые синяки.

– О нет! Я же просил! – заорал он.

– Томас, я стараюсь как могу. – Экономка была на грани слез.

– Как будто ее пытали! – он выронил мою руку. – Больше никаких инъекций! Только настойку. Пусть синяки хоть немного поблекнут. Доктор Шивершев хочет навестить ее на этой неделе. Проследи, чтобы к его приходу рукава у нее были опущены.

– Настойку? Это какой флакон?

Я впервые видела, чтобы их раздирали разногласия, они пререкались. Сейчас они напоминали двух старых сварливых чаек.

Я неотрывно наблюдала за ними, рассматривая их черты, и на меня вдруг снизошло поразительное откровение. Осознание того, что было ясно как божий день, а я сумела разглядеть лишь в заточении. У Томаса линия роста волос на лбу имела контур скособоченного «вдовьего мыса». Я, разумеется, это замечала, потому как он был сильно выражен. Теперь же, разглядывая стоявшую рядом с ним миссис Уиггс, я мгновенно обратила внимание, что ее линия волос имеет ту же форму. Один в один. Странное совпадение или унаследованная примета?.. Как же слепа я была!