Валерий Введенский - Напиши себе некролог

— Скажите, а похоронные венки вы изготовляете?

— А как же? Одна из главных статей дохода.

— И доставку на могилу делаете?

— Ну конечно. Для иногородних клиентов это очень важно.

— Для иногородних?

— Да, я даю объявления в провинциальные газеты с расценками на наши букеты и венки. Достаточно перечислить необходимую сумму, и мы исполним заказ в нужную дату.

— А венок с надписью «Простите…» кто вам заказал? На ленте не было указано. Вы можете мне сказать его имя?

— Простите, если клиент пожелал сохранить свое инкогнито, я не могу сообщить его имя.

— Ладно, тогда сообщите, во сколько обойдутся мне эти кадки?

— Минутку! — Эйлих взял в руки счеты и, шустро щелкая вправо-влево костяшками, подсчитал. — Семьдесят восемь рублей 15 копеек. Куда прикажете отправить счет?

— Я могу рассчитаться наличными, — Сашенька вытащила из ридикюля сотенную. — А могу и не рассчитаться. Вообще отправиться в другую оранжерею.

Эйлих покраснел:

— Но почему?

— Кто заказал вам венок?

На лице Эйлиха угодливость внезапно сменилась брезгливостью. И Сашенька решила, что переборщила. Надо было с ним помягче. Все-таки немец, явно не привык к подобной грубости и бесцеремонности. Но оказалось, что брезгливость Эйлиха относилась не к ней, а к нему самому, вернее, к его собственной алчности, он не захотел упускать Сашенькины деньги:

— Хорошо, пойду навстречу столь важной клиентке. Пойдемте!

— Вот и славненько, — пробормотала Тарусова по-русски, следуя за Эйлихом в комнату приказчиков.

— Но не все зависит от меня. Если клиент приехал впервые и оплатил кредитками, имени его мы не знаем.

Приказчики по заданию Эйлиха дружно зашелестели квитанциями:

— Заказ был оплачен по телеграфу, — сказал один из них через пару минут.

— От кого и откуда пришла телеграмма? — спросила Сашенька.

Оказалось, что была отправлена вчера с железнодорожной станции Голицыно Московско-Брестской дороги, имя отправителя указано не было.

Значит, Рыкачев прячется там. Нужно сообщить об этом сыскной полиции.

В понедельник и вторник в городе было задержано полсотни «Рыкачевых» — молодых бритых людей, некоторые из которых даже были в синих совиных очках. Но всех их, увы, пришлось отпустить.

— Староверы его прячут, — уверял начальника Яблочков.

— Сомневаюсь. Они божьи заповеди чтут почище нашего. Насильника и убийцу прятать не станут.

Слова Крутилина подтвердил вызванный на допрос Пятибрюхов. На купца было страшно смотреть — уверенность и вальяжность куда-то испарились, голос стал заискивающим, руки тряслись.

— В общине я больше не староста, общество так решило. И деньги, что в обороте крутил, велели вернуть. За то, что змею у сердца пригрел. Как же Федька меня подвел, как опозорил! Правительство и без этого на нас, староверов, зуб точит, а что будет теперь, и подумать страшно. А виноват-то я. Недоглядел потому что.

— У единоверцев твоих Федька может прятаться?

— Нет! Если им попадется, живьем его в могилу закопают. Вот Антихрист! Говорила мне Поликсена Осиповна, что табаком от Федьки несет, да я не поверил. Это все Англия! Там его дурному научили!

— Людей убивать?

— Это уже последствия употребления пива и рома. Здесь-то я за ним бдил, а там некому было, вот Анчутка его в свои сети и поймал. А я его не распознал, когда Федька вернулся. Всю жизнь теперь буду прощение вымаливать.

Крутилина по три раза на дню вызывали к обер-полицмейстеру, откуда он возвращался красный как рак и злой как черт. Он честно пытался себя сдерживать, но то и дело срывался на крик:

— Сутки нам дали! Сутки! Если Рыкачева не найдем, сыскное закроют, — заявил он после очередного визита к Треплову.

— К вам пришли, — Яблочков указал на высокого здоровенного парня, наотрез отказавшегося говорить с кем-либо, кроме Ивана Дмитриевича.

— Не сейчас, — буркнул Крутилин, — завтра.

Зайдя в кабинет, достал заветный штоф, налил от души, крякнул и выпил. Потом достал из верхнего ящика некролог, прочел, прослезился. В дверь постучали:

— Ну что еще? — крикнул Иван Дмитриевич.

Яблочков входить побоялся, лишь высунул голову из-за двери:

— Бугай, что вас дожидается, говорит, что по крайне важному делу.

— Хорошо, пусть заходит.

Парень в глубь кабинета не пошел, встал у двери, сняв шапку.

— Иннокентий Семеныч просили заехать. Но не домой. Трактир «У дедушки» на Большом проспекте знаете?

— Как не знать, — сказал Крутилин, вспоминая, кто такой Иннокентий Семенович и где этого парня он недавно видел.

Так Кешка Очкарик! А это его охранник! Неужели Рыкачев обратился к нему за паспортом? Перекрестившись на образа, Крутилин помчался на Петербургскую сторону.

Трактиры всегда имели две половины — в чистой отдыхали приказчики, конторские, студенты, мелкие чиновники, в грязной — извозчики, грузчики, крючники и прочий рабочий люд. Но кроме половин имелись еще и кабинеты, в них кутили самые зажиточные посетители трактиров — купцы и криминалисты. Но если купцы попадали вовнутрь с парадного входа, то блатные им пользовались редко, предпочитая двери невоскресные, для постороннего взгляда неприметные, чаще всего с трактиром никак не связанные — из дровяного сарая или соседнего флигеля. Именно к такому входу и подвел Крутилина охранник Очкарика, постучал условным стуком и, когда дверь, натужно скрипя, отворилась, произнес:

— Милости прошу.

Пробираться в трактир пришлось через низкий подвал, стены которого были покрыты плесенью, причудливыми узорами мелькавшей в пламени огарка, которым освещал проход половой. Поднявшись по узкой винтовой лестнице, Крутилин внезапно оказался в широком коридоре, одна из множества дверей сразу же распахнулась:

— Прошу-с! — поклонился розовощекий половой.

Стол был накрыт скромно.

— Как поживаете, Иван Дмитриевич? — спросил для порядка Кешка.

— Ну, если газеты читаешь, сам знаешь, — сказал Крутилин, усаживаясь.

— Потому и пригласил.

— Рыкачев к тебе приходил?

— Ну, Рыкачев или нет, не знаю. Не представился. Но парик на фраере был накладной, усы и борода фальшивые.

— Во что был одет?

— По-крестьянски: армяк, рубаха, пояс, шапка.

— Рост, возраст?

— Двадцать, очень высокий. Запросил я с него двести рублей. Торговаться не стал, заплатил сразу.

— Когда придет за документом?

— Я велел послезавтра.

— Черт! Да меня к тому времени с должности турнут.

— На изготовление заграничного паспорта нужно время. Это тебе не бумажка из волостного правления. Рыкачев ваш — не дурак, это понимает.

— Можешь с паспортом не мучиться. Как придет, сразу и задержим!

— Ну уж нет, Иван Дмитриевич. Кто ко мне с заказом пойдет, если прознают, что я клиентов сыскной полиции выдаю? Я и так сомнениями мучился, но совесть пересилила. Это ведь надо? Изнасиловал и убил девчонку, потом убил ее брата. Не человек, сущий изверг! Как земля его носит?