Борис Акунин - Дорога в Китеж

— А сохраните вы с Лорис-Меликовым контроль? — спросил Ларцев про главное. — Мне хаоса в стране не надо.

— Сохраним. Только без Лорис-Меликова, — ответил Вика.

Адриан удивился. Он понятия не имел, что приятель поменял одного сюзерена на другого, и полагал, что под «начальником» Воронин имеет в виду министра внутренних дел. Однако расспрашивать не стал — политические тонкости Ларцева не интересовали.

— Ну и хорошо. Тогда я завтра же уеду.

— Куда?

— К себе, в Бологое. Семья останется в Петербурге, дочке нужно заниматься с логопедом, а я буду жить на озере, прямо у места испытаний, у меня там сторожка. Сейчас потеплеет, лед будет утоньшаться, и начнется самое интересное…

Он стал увлеченно рассказывать про выведенную им формулу корреляции массы и скорости поезда с толщиной ледяного покрытия, а также про «длинные шпалы» — изобретение, которым гордился. Очень простое: если класть не стандартные шпалы, а саженные, прочность льда троекратно возрастает.

— Завидую я тебе, — со вздохом сказал Воронин. — Азартно живешь. Мне предстоит работа куда скучнее.

— Какая?

Виктор Аполлонович только вздохнул.

Вокруг государя шла упорная маневренная война между сторонниками Манифеста и его противниками. На поверхности ничего не происходило — ни заседаний, ни дискуссий, ни конфронтаций. Всё это напоминало шахматную партию, в которой оппоненты долго раздумывают над каждым следующим ходом.

Инициативой владел Лорис-Меликов. Пользуясь своим положением начальника всех правоохранительных сил, отвечающего за безопасность государя, Михаил Тариэлович уговорил царя перебраться из опасного Петербурга в Гатчину, которая будет превращена в неприступную крепость. Фокус был не в безопасности, а в особом режиме, который устанавливался в загородной резиденции. Доступ к особе императора строжайше ограничивался вплоть до изловления всех подпольщиков. Даже члены кабинета министров могли являться во дворец не иначе как по вызову и в строгом соответствии с протоколом.

Замысел Лориса был очевиден. Голосование 8 марта выявило всех противников Манифеста. Министр намеревался изолировать императора от их вредоносного влияния. Даже обер-прокурор, ближайший советник Александра, прежде часами не выходивший из царского кабинета, теперь должен был предварительно списываться с лорисовской канцелярией, обосновывая необходимость каждой аудиенции.

Получив доступ к венценосной особе, высшие сановники государя могли попасть в Гатчину не иначе как специальным поездом, состоявшим из локомотива и единственного вагона.

— Он переиграл вас! — сказал Воронин начальнику, узнав об этих новшествах. — Сам будет проводить в Гатчине столько времени, сколько пожелает, а вас станет пускать изредка и ненадолго. К Лорису присоединится Константин — ему как члену августейшей семьи можно приезжать в Гатчину когда угодно. Вдвоем они заморочат царю голову. Государь внушаем и… — Он хотел сказать «недалек», но нашел более уместное слово: — …И бесхитростен.

Победоносцев слушал причитания помощника безмятежно.

— Что вы волнуетесь? Бог на нашей стороне, надобно доверять Его промыслу. А также новейшим открытиям науки.

— Какой науки? — удивился Воронин.

— Диэтологии. — Победоносцев важно поднял палец. — Науки о здоровом питании. Ученые доказали, что человек есть то, чем он питается. И в химическом смысле, и в медицинском. Коли пища здоровая, организм здоров. Коли вредная — тело болеет.

Вика смотрел на обер-прокурора в недоумении.

— То же, и в еще большей степени, относится к пище умственной, — тоном лектора продолжил Константин Петрович. — Мысли и сведения, которыми кормят человека, определяют его взгляды и поступки.

— И я о том же! Лорис и его присные будут пичкать государя своей отравой!

— Иногда полезна и отрава. Но еще благотворней лечебное голодание. Пусть либералы монополизируют государя, перекормят его собой и до смерти ему надоедят. Лорис будет давить на царя своей самоуверенностью, требовать решений по массе сложнейших вопросов, чтобы продемонстрировать свою ценность и незаменимость. Я знаю моего Сашу, ему это не понравится. Всю жизнь ему давали понять, что он недостаточно остр умом, недостаточно образован — одним словом, недостаточен . Константин Николаевич со своей миной мудрого старшего родственника будет государю особенно докучен. Александр дядю не выносит. У него есть особая категория: «мамины мучители» — те, кто был на стороне фаворитки. Царь будет скучать по разговорам со мной, но я-то в Гатчину ездить не стану. Пусть сначала как следует проголодается. Тогда каждое мое слово будет проглочено с жадностью.

— Не рискованно ли прерывать ваши доверительные отношения? — засомневался Воронин.

— А они не будут прерваны. Я каждый день буду писать государю. Среди прочего поминая о том, что препятствием к нашим очным встречам является Лорис. А когда государь пришлет мне прямое приглашение, я расхвораюсь. Незачем настораживать армянина. Пусть считает, что все козыри у него. В письмах я буду безошибочно угадывать чаяния государя, разрешать его сомнения, вовремя давать нужные советы. Не по наитию свыше. Мне поможете вы.

— Каким образом?!

— Я посоветовал государю обновить ближайшее окружение. Секретари и адъютанты, обслуживавшие его в бытность наследником, — люди лично ему приятные, но, увы, безо всякого государственного опыта. С ними хорошо выпивать и охотиться, но не управлять державой. То есть, разумеется, прогонять их незачем, в Гатчине государю без приятелей будет тоскливо, однако надобно обзавестись умными и умелыми помощниками. Вас, Виктор Аполлонович, вечно всем одалживают. Такова доля хорошего работника. Будете временно состоять при особе императора в качестве секретаря по статским вопросам. Всё уже решено. С Михаилом Тариэловичем затруднений не возникло, он горячо поддержал вашу кандидатуру.

Обер-прокурор слегка раздвинул бледные губы в улыбке.

— Будете отправлять мне подробнейшие отчеты. Ими я и стану руководствоваться. Вся корреспонденция из Гатчины наверняка будет перлюстрироваться, но мы с вами установим связь через курьера. Корнелии Львовне жить с вами во дворце нельзя, но она может каждый день вас навещать. Она будет забирать ваши доклады и передавать вам мои инструкции.

«Лорис хороший шахматист, а этот — гроссмейстер», — с восхищением подумал Вика.