Борис Акунин - Дорога в Китеж

Назавтра сцена повторилась.

Бумаг из Петербурга поступило еще больше — бюрократический документопоток приспособился к новой топографии высочайшего делопроизводства, а всё же под руководством Воронина царь решил все насущные вопросы за полчаса.

— Мне кажется, я полюблю работу с бумагами, — сказал Александр, очень довольный. — С ними проще, чем с людьми. Даже самый сложный документ в конце концов дает в себе разобраться. Про человека же никогда не знаешь, что он может выкинуть.

— Здесь тот же принцип, что с документами, — объяснил Виктор Аполлонович. — Просто нужны помощники, которые умеют сортировать людей: сначала отсеют тех, кто не пригодится вашему величеству, а на остальных — их окажется немного — приклеют наклейки разного цвета.

Некоторое время царь молчал, обдумывая эту несложную идею, которая ему, кажется, понравилась.

— Послушайте, Воронин, а если я попрошу Константина Петровича отдать вас навсегда? Не отвечайте сразу. Знаете что, мы по вечерам ужинаем в узком кругу и музицируем. Присоединяйтесь, милости прошу.

По вечерам откуда-то действительно доносилась музыка, что было очень странно, а один раз небольшой хор стройно запел что-то народное. Странно — ни музыкантов, ни песельников Вика во дворце не видел.

Никогда он не проводил столько времени, просто глядя в окно.

После знаменательного разговора сидел на подоконнике, курил. Наблюдал удивительную картину. После обеда государь император вышел во двор в поддевке и рубил дрова. Наверное, это была такая гимнастика. А может быть, могучее полнокровное тело требовало физической работы. Силища у царя была богатырская — поленья разлетались от удара, будто картонные.

Участь монарха ужасна, размышлял Вика. Особенно, если судьба обрушивает эту тяготу на совершенно обычного, заурядного человека. Либералы называют Россию «самодержавной тюрьмой», но самый несвободный ее узник — самодержец.

В пять часов приехала Корнелия Львовна. Передала записку от Победоносцева.

— А где твой отчет? Я обещала Константину Петровичу вечером завезти.

— Я не написал там одну вещь. Хотел посоветоваться с тобой.

Он рассказал о предложении государя.

— Не соглашайся, — сразу сказала умная женщина. — Это будет ошибкой. Оставайся с Победоносцевым. Настоящим правителем будет он. Если свалит Лориса. А возьмет верх Лорис — вернешься к нему. Ты ведь мостов не сжигал.

— Но не могу же я ответить государю отказом?

— Не можешь. Однако нужно сделать так, чтобы он свое предложение не повторял. Думай.

Вечером лакей не принес ужин в комнату, а проводил Воронина в царскую столовую.

Там, в очень простой обстановке, безо всяких церемоний, сидели царь с царицей, Черевин и Белоземский.

Кормили с той же кухни, той же пакостью: борщ, гусятина с гречкой, расстегаи, вместо вина — ягодные настойки. Царь ел много, не особенно заботясь о манерах. Ее величество, миниатюрная дама, несколько похожая на комнатную собачку, первого и второго съела по чуть-чуть, а от пирожка отщипнула кусочек.

Молчали. Очевидно, во время трапезы разговаривать было непринято. «Как у крестьян», — подумал Вика. Он сидел прямой, как палка, с деревянным выражением лица.

— Дважды два? — спросил император, закончив есть.

— Не пугай господина Воронина, он человек новый, — с улыбкой произнесла Мария Федоровна. По-русски она говорила с акцентом.

Чиновник внутренне насторожился.

— Да уж давайте сразу трижды три, — прогудел генерал. — Поглядим, наш ли человек.

Он махнул лакею. Тот зачем-то принес целый поднос маленьких стопочек и ловко наполнил их разноцветными водками.

Перед каждым из мужчин поставили по девять шкаликов (так они, кажется, назывались): три белых, три желтых, три красных.

— Батарея, пли! — рявкнул его величество.

С поразительной сноровкой, совершенно синхронно, царь, генерал и егермейстер девять раз запрокинули голову. Пустые рюмки стучали по столу в такт. Чувствовалась большая практика. Императрица звонко смеялась.

— А вы что же? — удивился Черевин.

— Алкоголя не пью, — объяснил Вика. Это было, допустим, неправдой, но кто проверит?

На действительного статского советника уставились с изумлением.

— Хм, — кашлянул император, словно желал замять бестактность. — А бить любите?

— В каком смысле, ваше величество?

— Острогой. Ночную рыбалку с фонарями любите? На пруду, через прорубь. Увлекательнейшее занятие!

— Прошу прощения, ваше величество, но если я не посплю ночью, то утром не смогу выполнять свои обязанности, — твердо отвечал Виктор Аполлонович.

— Да-да, конечно, — сконфузился самодержец и в растерянности обернулся к супруге.

— Не спеть ли нам, господа? — спросила та с обворожительной улыбкой. — Вы какую музыку предпочитаете, Виктор Аполлонович? Духовную или светскую?

— Я скучен, ваше величество, — развел руками Воронин. — Моя любимая партитура — докладные записки.

Царица была женщина определенно неглупая. Что-то в ее глазах мелькнуло, какая-то искорка.

— Саша, не будем мучить серьезного человека. Отпусти его с богом.

— Да, Воронин, вы ступайте, если вам нужно выспаться, — обрадовался император. — Мы обычно допоздна засиживаемся.

Когда Вика вышел в коридор, отлично спевшийся квартет грянул «Херувимскую» Львовского — три мужских голоса, один женский, одно из любимых песнопений действительного статского советника.

«Вся-акое ныне житее-ейское отложим попече-е-ение», — отменным тенором подхватил Воронин, уверенный, что повторного приглашения в постоянные секретари не последует.

Как и предсказывал обер-прокурор, в Гатчине чаще всего бывал министр внутренних дел, каждый раз заглядывавший и к Воронину. Отношения с бывшим начальником оставались прекрасными, и это Виктора Аполлоновича немного мучило, он чувствовал себя двуликим Янусом, но терпеливо сносил этот моральный дискомфорт. Говорил себе, что не иудствует ради тридцати сребреников, а спасает отечество, да и Лорис отнюдь не Иисус Христос.

Иногда у государя появлялся брат Владимир, но не часто. Он был увлечен своей «Дружиной» и к тому же получил пост командующего гвардией. Назначение великому князю устроил хитрый Лорис, который, разумеется, знал и о «Священной дружине». Чересчур энергичного Владимира Александровича лучше было отвлечь посторонними делами.

Зато каждый день — Победоносцев опять угадал — к племяннику заезжал Константин Николаевич.

В один из последних мартовских дней великий князь прибыл, когда у Воронина в кабинете находилась жена.

Его высочество вошел поздороваться. Они с Корнелией Львовной были давние приятели.

— Что, Лисистрата, соскучились по мужу? — весело сказал он, пожимая госпоже Ворониной руку, и перешел на заговорщический шепот: — Ничего, осада скоро закончится. Руслан Тариэлович одолеет старика Черномора — с помощью нашего Арамиса — и семья воссоединится.