Борис Акунин - Дорога в Китеж

— Сильнее?! — взвизгнул Победоносцев. — Это в чем же? В Содоме? Я уж не говорю о том, что Россия — совсем не Франция. Что французу хорошо, то русскому смерть. Но демократия есть величайшая ложь нашего времени! При демократическом образе правления наверху оказываются ловкие подбиратели голосов со своими сторонниками. Механики, искусно орудующие закулисными пружинами! А так называемые выборы — кукольный театр. Толпа быстро увлекается громкими фразами, не помышляя об их проверке, которая для толпы недоступна! В чем различие между помазанником Божьим и каким-нибудь президентом? Не только в том, что он избран глупой толпой, а вы — Господом, отнюдь! Для вас власть — тяжкое бремя и долг, а для политического пролазы — заветная мечта. Он будет карабкаться наверх, не разбирая средств, ради удовлетворения своего властолюбия и корыстолюбия! А самодержавному государю воровать незачем, ему и так принадлежит вся держава! Так ради чего же разрушать крепкое здание, возводившееся веками? Ради того, чтоб заслужить рукоплескания Европы? Ах-ах, семья демократических стран пополнилась Россией! Браво!

— Но ведь Лорис прав, когда говорит, что у нас в России неладно и что нужно многое менять… — всё так же негромко, будто защищаясь, проговорил император.

— Неладно, оттого что тело нашего государства из-за непродуманных реформ нарушило свои естественные пропорции и перепутало функции своих членов! Надобно учиться у природы! Бог в мудрости Своей дает нам тысячу подсказок. Взять то же человеческое тело. Смотрите, как оно устроено, когда здорóво. Ноги близко к земле и держат на себе тяготу всего остального организма. Туловище занято своей важной работой. Руки трудятся и защищают от опасностей. А голова взирает, внимает, мыслит и управляет. Ногам и рукам нельзя давать воли — иначе ноги заведут черт знает куда, а руки накуролесят. Голова не может быть слишком большой, а то получится уродец. Поэтому следует лелеять чистоту и соразмерность правящего сословия, дворянства. А венчать голову истинно прекрасного человека должен сияющий венец — самодержавная власть. Выше нее только Небо и Бог!

«И жало мудрыя змеи вложил десницею кровавой», в глубоком волнении думал Воронин. С визга обер-прокурор перешел на звучность. Его голос стал грудным, глубоким. Глаза сияли. Невозможно было не заразиться этим воодушевлением.

— Константин Петрович, я вижу, я чувствую вашу правду! — загудел и царь. — Скажите, научите, как мне поступить?

— А очень просто, — перешел на обычный, разговорный тон Победоносцев. — Обратиться к народу с заявлением твердым, не допускающим никакого двоемыслия. С Манифестом о незыблемости самодержавия. Это ободрит всех благонамеренных прямых людей, которых, слава Богу, на Руси немало, но которые сейчас пребывают в растерянности, не зная, чего ожидать. Берите перо, ваше величество. Подписывайте. На вензельную бумагу перебелят после, ваш секретарь распорядится. А сейчас пошлите копии Манифеста всем членам правительства — не для обсуждения, а для принятия к сведению.

Государь обернулся, взял из руки Воронина перо, уже с чернилами, и размашисто подписал.

«И всё? Так просто?» — не верил своим глазам Вика.

С точки зрения законов Российской империи всё было совершенно легитимно. Высочайший манифест потому и называется высочайшим, что исходит лично от государя. Лорис со всеми своими министрами, Государственным Советом и Сенатом ничего тут поделать не смогут.

— Скажу вам, как Моисей Иисусу Навину: «Мужайся и крепися, не бойся, не ужасайся, не устрашайся от лица их», — проникновенно обратился к царю обер-прокурор. — Завтра же утром министры будут у вас. Не для того, чтобы протестовать. Манифест уже подписан, царская воля высказана. Они примчатся угрожать своей отставкой, ибо при новом политическом курсе господам либералам в правительстве делать нечего. Не вступайте с ними в объяснения. Просто подпишите их прошения. Найдем других людей, истинно русских. Ваших преданных слуг. Ах, государь! После долгой либеральной зимы наконец наступит весна! — Голос снова сделался звонок, взор мечтательно устремился вдаль. — Россия укрепится, ободрится, успокоится! И вы перестанете тревожиться за будущее ваших детей и внуков. Призрак Террора и революции навсегда растает!

Великий ум, великий, с благоговением думал Виктор Аполлонович. Сначала запугал, потом потомил одиночеством, а в конце бросил спасательный круг, да нарисовал на небе сияющую радугу.

Больше в Гатчине действительному статскому советнику делать было нечего. Константин Петрович разрешил помощнику ехать домой и сюда больше не возвращаться.

— Теперь вы тут не нужны. С государем буду находиться я. Здесь и переночую, чтобы завтра быть при его величестве, когда нагрянут Лорис и прочие. Затем, в пять часов пополудни, извольте явиться ко мне в Синод. А до того времени отдохните. Его величеству я скажу, что ваша служба здесь окончена.

Уговаривать Воронина не пришлось. Из тоскливого гатчинского заточения он вырвался с радостью.

Ехал в поезде — предвкушал, как проведет ночь в своей постели, с любимой женой. Завтра можно выспаться, неторопливо позавтракать вдвоем и со вкусом обсудить планы на лучезарное будущее.

Но жена встретила его с заплаканным лицом, ошарашила ужасной вестью.

Умер Эжен Воронцов. От разрыва сердца. Почему-то за городом, в Парголове. Тело не сразу опознали, несколько дней оно пролежало в мертвецкой. Корнелия Львовна только что была в лечебнице, у сестры, но та ничего не поняла. Может быть, и к лучшему.

— Она будто вернулась в раннее детство, — всхлипывая, рассказывала Корнелия. — Рисует, вышивает, напевает какие-то позабытые песенки. Бедная, бедная…

У Виктора Аполлоновича на глазах тоже выступили слезы. Ах Эжен, Эжен, как несправедливо обошлась судьба с этим человеком, пускай заблуждавшимся, но имевшим прекрасную душу! И какой большой кусок собственной жизни теперь отрезан…

Вместо того чтоб праздновать победу, сидели вдвоем, горевали.

Но каждому дню свой цвет и своя забота.

Следующий день был светел.

Обер-прокурор встретил помощника превосходными новостями. Вся либеральная клика во главе с Лорисом подала в отставку — и государь не дрогнул. Министру юстиции и министру просвещения приказано пока остаться — именно приказано и именно пока . По поводу новых назначений государь ждет рекомендаций Константина Петровича. Одним словом, произошел окончательный крах российского либерализма.

— Вот чем сильно самодержавное правление, — сиял Победоносцев. — Все главные решения принимаются без споров и раздоров, единой волей. Никакой схизофрении, это не русская болезнь. Паранойя — да, весьма у нас возможна, — пошутил он, — но не расщепление рассудка.