Борис Акунин - Дорога в Китеж

— Зачем вы мне читаете это? — прервал обер-прокурора император. — Во-первых, мало ли кто о чем между собой говорит? Не хватало мне еще придавать этому значение. А во-вторых, что уж, я и вправду не Ломоносов. Управляющий не обязан любить помещика, знал бы свое дело и довольно. А льстецы без Лориса сыщутся.

«Да он вовсе не так глуп, как считают», — поразился Вика.

— Это безусловно так, — почтительно склонил голову Победоносцев. — Однако согласитесь, ваше величество, что управляющий не должен вмешиваться в семейную жизнь хозяина.

— О чем это вы?

— Выписка номер два.

Получив следующую бумагу, обер-прокурор прищурился на нее через очки, выискивая нужное место.

— Не стану читать вам всю запись разговора от четырнадцатого февраля между Лорис-Меликовым и небезызвестной госпожой Шилейко. Вы можете ознакомиться с этим свидетельством позже. Изложу суть. Это план возведения морганатической супруги вашего отца светлейшей княгини Юрьевской в достоинство императрицы с пожалованием ее сыну Георгию великокняжеского статуса. Знали вы об этой интриге?

— Нет, не знал. — Александр, кажется, был потрясен. Но качнул головой, повел могучим плечом. — Что ж, хоть я Екатерину Михайловну не люблю, но по-матерински она права, заботясь о своих детях. Ну, был бы в России еще один великий князь. Ничего ужасного. Теперь-то этого, конечно, не случится.

— Выписка номер три, — сказал тогда Победоносцев. — Еще один великий князь, говорите вы, это ничего ужасного? А вот позвольте прочесть вам перехваченную записку той же госпожи Шилейко. «И впредь присылайте мне сведения по царскому поезду еженедельно. График, планируемые ремонтные работы и прочее», — пишет эта прескверная дама неустановленному корреспонденту.

— Зачем ей это? — удивился царь.

— Вот и я об этом задумался. Предположим, Георгий Александрович стал великим князем. А со старшими великими князьями, следующими куда-то на поезде, происходит несчастье. Скажем, диверсия со взрывом. Как ни чудовищно такое предположение, согласитесь, оно требует расследования. Но кто отдаст об этом распоряжение? Министр внутренних дел граф Лорис-Меликов, у которого на госпожу Шилейко свои виды?

— …Нет. В связь Вавы с террористами поверить невозможно, — подумав, сказал Александр. — И расследовать эту чертову бабу незачем. Надо выкинуть ее из России, чтоб носу сюда не совала. Как бы только сделать это без скандала и огласки?

— Действительный статский советник Воронин всё устроит, — повел назад головой Победоносцев.

Царь рассеянно кивнул, впервые взглянув на Вику.

— Про Лориса же вот что… Господа либералы, как вы знаете, мне малоприятны, но менять правительство теперь нельзя. Завтра, согласно батюшкиной воле, будет опубликован манифест о представительных комиссиях. Без Лориса эта затея может повернуть в опасную сторону. Он как никто умеет держать левую братию в узде.

— С манифестом граф Лорис-Меликов ввел ваше величество в заблуждение, — сокрушенно молвил Константин Петрович. — В присутствии господина Воронина он сказал, что покойный государь распорядился сначала обсудить проект на Совете министров. Публиковать в печати распоряжения дано не было.

— Вот как? — обратился напрямую к Воронину император.

— Так точно, ваше величество. При разговоре также присутствовал граф Воронцов, председатель столичного съезда мировых судей. Евгений Николаевич, если понадобится, подтвердит это, он человек в высшей степени честный.

— Это меняет дело, — медленно произнес Александр. — Я прямо сейчас напишу Михаилу Тариэловичу. Спрошу: не запамятовали ли вы, что батюшка желал, хотя бы для проформы, направить Манифест на утверждение в Совет министров? Солгать граф не посмеет. Мы назначим заседание на восьмое, как только завершится первая траурная неделя. Это и станет первым событием моего царствования.

Обер-прокурор почтительно склонился. Вика с секундным опозданием тоже.

Кажется, Армагеддон отсрочился.

После прошлогодней реформы министерство внутренних дел окончательно превратилось в главную государственную институцию. Третье отделение, переименованное в Департамент государственной полиции, было развернуто в мощную службу и отныне подчинялось министру Лорис-Меликову. Теперь все нити правоохраны — обычная полиция, тайная полиция, жандармерия — находились в его руках.

Действительный статский советник Воронин, прикомандированный к только что созданной Следственной комиссии, разместился в коридоре, где квартировало «секретное» делопроизводство, занимавшееся исключительно борьбой с террористами. Здесь работали мастера розыскного дела. Путаться у специалистов под ногами Виктор Аполлонович не собирался. Как и в прошлом году, после взрыва в Зимнем, он сосредоточился на боковой линии, считавшейся тупиковой.

Все основные силы были брошены на разработку первого бомбиста, который поторопился кинуть адскую машину, ранив только лошадей, и был взят живьем. Это был совсем юнец, назвавшийся мещанином Глазовым. Он уже давал показания. Второй террорист взорвал себя вместе с императором и умер, не приходя в сознание. Личность его осталась неустановленной, но это сейчас мало кого волновало. Общее мнение было, что до организаторов цареубийства и таинственного «Исполкома» можно добраться через Глазова. Уже на третий день надежда оправдалась. Засада, оставленная по адресу, что назвал арестованный, взяла связного, а от того нитка потянулась дальше.

Что ж, Бог помочь. Пусть люди работают. Воронин же решил установить личность главного убийцы, а также исследовать версию, оставшуюся вне поля зрения господ полицейских. Что если бомбистов было не двое, а больше? Если Брюнет (такое прозвище пока дали мертвецу) тоже промахнулся бы, вдруг в толпе таился и некто третий? От народовольцев вполне можно было ожидать такой обстоятельности. Они ведь и на железной дороге готовили взрыв сразу в двух местах.

Глазов божился, что Брюнета никогда не видел и о других бомбистах ничего не знает. Очень возможно. Зачем же организаторы стали бы рассказывать первому номеру, что у него есть подстраховщики?

Лорис-Меликов план Воронина горячо одобрил, но Вика не обманывался: сейчас он был больше всего нужен министру для пригляда за Победоносцевым. Каждый вечер Михаил Тариэлович вызывал чиновника к себе. Для виду поинтересуется расследованием и сразу начинает допытываться, в каком настроении Константин Петрович, да что говорит, да что думает. Готовится к Совету министров, будет биться против Манифеста, отвечал Воронин, что было совершенной правдой. Подробностей он не знал, а знал бы — не сказал.