Нелли Шульман - Зима отчаяния

– Она даже якобы знает, кто, – достав записную книжку в черном калико, следователь вгляделся в свой небрежный почерк.

– Коллежский ассесор Завалишин, – пробормотал он, – выпускник восточного факультета университета и подчиненный его сиятельства князя Дмитрия Аркадьевича Литовцева.

Над серой водой Фонтанки кружился крупный снег. Твидовое кепи Сабурова промокло. Направляясь к дому, где квартировал господин Завалишин, следователь пожалел об оставшейся на Песках форменной фуражке. Максим Михайлович не хотел появляться у Завалишина в казенной шинели. Пока имя коллежского асссесора и сведения княжны Литовцевой не попали ни в какие официальные документы.

Кроме доски с уликами и доски с версиями в кабинете Путилина на Офицерской появилась и третья пробковая доска. Следуя принципу cui prodest, они с начальником составили подробную таблицу. Кроме протоиерея Добровольского, медленно приходящего себя в Максимилиановской лечебнице, остальные жертвы Призрака, как с легкой руки городового стали звать Штиблеты, озаботились своими завещаниями.

– Но отцу протоиерею и не полагается имущество, – хохотнул Путилин, –посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут…

Сабуров скептически отозвался: «Полевые лилии, Иван Дмитриевич, не расхаживают в шелковых рясах с золотыми наперсными крестами. Он даже ночью его нацепил». КрестПризрак оставил нетронутым.

– Он не грабитель, – задумчиво сказал Путилин, – у Катасонова в кабинете лежали казначейские билеты и червонцы, но Призрак ими не заинтересовался. Либо он сумасшедший, либо мститель, либо и то и другое. Но за что мстить уважаемым людям, столпам общества? – Сабуров покачал ногой в потрепанном ботинке.

– Не за что, Иван Дмитриевич. Я склонен согласиться с версией сумасшествия. Иван Дмитриевич, – следователь оживился, – он составляет коллекцию. Катасонов старообрядец, Добровольский православный, Грюнау лютеранин, – начальник потер подбородок.

– Тогда он забирал бы сувениры, – хмыкнул Путилин, – он отрезает определенную часть тела, однако не уносит ее, а оставляет на месте преступления, – Сабуров выпятил губу.

– В кишках Катасонова или во рту Грюнау. У него есть какие- то проблемы с этой областью жизни, – следователь задумался, – может быть, он содомит?

Содомиты стали четвертой строкой на доске с версиями, но Сабуров не возлагал на них особых надежд. Свернув с набережной рядом с цирком Чинизелли, он сверился с блокнотом. Завалишин жил неподалеку от любимой Сабуровым грустной церкви Симеона и Анны, в доходном доме Есакова.

– Хотя Катасонов был холост, – в арке Сабуров отряхнул кепи, – а среди священства такое распространено.

Завещания погибших не представляли ничего интересного.Катасонови Грюнау оставили крупные суммы на благотворительность. Состояние Катасонова отходило его московскому дядюшке, тоже миллионеру и столпу старообрядческой общины. Сабуров сомневался, что отец семейства и потомственный почетный гражданин приехал бы в столицу, чтобы вонзить пожарный багор в живот племянника.

– И он, наверняка, грузный купчина, а Призрак изящный парень, вроде меня, – Сабуров чувствовал какую- то близость к преступнику.

– Хорошо, – следователь присел на подоконник с пахитоской, – значит, я начинаю его понимать.

До рандеву с Завалишиным, назначенного городским письмом, у него оставалось пять минут. Грюнау завещал квартиру на Большой Подъяческой лютеранской общине. Инженер предписыывал продать апартаменты и на вырученные деньги установить стипендию для одаренных детей.

– Каким был он сам, – Сабуров выпустил дым к аккуратно побеленному потолку, – наверное, он хотел изменить завещание после свадьбы.

Максим Михайлович отчего- то пожалел оставшуюся на бобах фрейлейн Якоби. Следователь напомнил себе навести справки о барышне.

– И вообще о Берлине, – он неслышно спустился к квартире Завалишина, – что, если все жертвы каким- то образом перешли дорогу Призраку именно там? – на площадке пахло чем- то сладковатым. Сабуров наклонился к замочной скважине. Из полутьмы передней на него воззрился бесстрастный бронзовый лик.

– Только буддистов нам в деле не хватает, – Максим Михайлович покрутил ручку дверного звонка.

Сабуров пока не разобрался в деловых качествах его высокоблагородия Адриана Николаевича Завалишина, однако молодой человек несомненно думал о красе ногтей. Холеная рука хозяина комнат перебирала оправленные в серебро коралловые четки. Со шкапа красного дерева на следователя смотрел еще один Будда. Медное лицо идола было спокойным. В сумраке ненастного петербургского полудня переливалась зеленая яшма глаз. Глаза Завалишина тоже оказались зелеными.

– Скорее цвета лесного мха, – пригляделся Сабуров, – кажется, у него есть азиатская кровь…

Коллежский асессор, раскинувшийся в резном кресле, закутался в шелковый халат с хризантемами и журавлями. Адриан Николаевич совсем не напоминал столоначальника в министерстве иностранных дел.

– Словно он какой- то принциз экзотической страны, – Сабуров отпил предложенного хозяином чая.

Адриан Николаевич попыхивал пахитоской в мундштуке слоновой кости, однако Сабуров чувствовал тот же сладковатый аромат. Максим Михайлович списал запах на курительную палочку, дымящуюся на столе. Чай оказался не привычным кяхтинским и даже не английским.

– Белый чай, господин Сабуров, – объяснил Адриан Николаевич, – я заказываю его в Китае. В Россию такой не возят, – молодой человек тонко улыбнулся, – это штучный товар. Простите, что принимаю вас в таком виде, – Завалишин прижал к изящному носу вышитый платок, – однако у меня осенняя простуда…

Сабуров познакомился со служебным формуляром коллежского асессора. Адриан Николаевич числился столоначальником по неизвестному следователю департаменту министерства внутренних дел. Князь Литовцев возглавлял канцелярию, именуемую в документах Особой.

Сабуров решил, что речь идет об агентурной работе за рубежом. Ранее сбором сведений об отношении к России за границей занималась Первая Экспедиция Третьего Отделения.

Сабуров был уверен, что Литовцев нажал, как выражались в казенных коридорах, на канцлера Горчакова. Третьим Отделением управлял граф Петр Андреевич Шувалов, которого за глаза называли «вице- императором».

– Однако Петр Четвертый не дипломат, – хмыкнул Сабуров, – ему не тягаться с Горчаковым и Литовцевым…

Шувалов несколько лет провел на посту столичного обер- полицмейстера. Десять лет назад Сабуров начал свою карьеру именно при нем. Той порой сыскного отдела еще не существовало, однакоШувалов и прозвал Максима Михайловича Англичанином. Сабуров хорошо знал бывшего начальника. Шувалов скверно разбирался в политике. Граф Петр Андреевич был отменным исполнителем, однако инициативы ихитростиот него ждать не стоило.