Светозар Чернов - Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе

– Кого тут поймаешь! – с сожалением сказал Фаберовский. – Никого нет.

– Вот странно… – промычал Артемий Иванович. – Я когда провода смотреть ходил, в доме двух мужиков видел. Крикнул им, что сейчас мы вернемся и надерем им за такие дела уши.

– Я с удовольствием сделал бы то же самое с паном Артемием, – бессильно сказал поляк.

Неудача со взрывом, постигшая Леграна и тех, кто стоял у него за спиной, вовсе не означала ликвидацию угрозы жизням тех, кто находился этой ночью в доме на Эбби-роуд, поэтому поляк решил устроить в пустующем доме засаду на случай, если подрывники вернутся. Для этой цели он отрядил Батчелора и молодого ирландца, не рискнувшего открыто выражать недовольство, хотя по лицу Даффи было видно, что он намеревался провести ночь в одной постели с Хаей Шапиро.

Сам Фаберовский взялся охранять вместе с Артемием Ивановичем собственный дом, приспособив для этого также старика Конроя. Поскольку одну спальню наверху занимала Розмари, а другую Дарья, Фаберовский уступил на эту ночь Хае Шапиро свою, а сам устроился в кабинете. Из окон кабинета он мог следить за всем, что происходило на Эбби-роуд. Артемию Ивановичу было поручено наблюдать за подступами со стороны пустого дома как за наименее опасным направлением, прикрытым засевшим в самом доме передовым отрядом из Батчелора и Даффи. Единственным помещением, выходившим окнами в сад и пригодным поэтому для поста Артемия Ивановича, была спальня Шапиро, тем более что ее стыдливостью можно было пренебречь. Захватив кипу своих рукописей и пузырек с йодом из аптеки Фаберовского, Артемий Иванович направился прямиком туда. Конрою было поручено совершать обход по дому, следя за привязанным к пальме в гостиной Курашкиным, рот которому заткнули кляпом, и за спавшим на диване Васильевым. Для этого он был вооружен шваброй и с гордым видом расхаживал по дому.

Перед самым рассветом Фаберовского встревожил странный скрежет снизу из гостиной. Встав с дивана и спустившись вниз, он увидел, как по полу неосвещенной гостиной в сторону двери толчками продвигалась изувеченная доктором Смитом кадка с пальмой. Конроя нигде не было, а Васильев на диване храпел, как пожарный. Поляк подошел к пальме и ногой придавил кадку. Не замечавший его Курашкин продолжал скрести ногами по полу.

– В чем дело? – спросил Фаберовский.

Тот мотнул головой куда-то в сторону, не прекращая попыток уползти к двери, и Фаберовский заметил отвернутый на сторону ковер и открытый люк в полу.

– Мы уже обезвредили заряд, – успокоил Курашкина поляк и захлопнул люк, задвинув на нем засов. – Днем закопаем динамит в саду от греха подальше.

По какой-то одному ему ведомой причине осведомитель Особого отдела не желал успокаиваться и поляку пришлось завалить его на бок вместе с пальмой. На грохот из столовой выскочил Конрой, воинственно размахивая шваброй. Курашкин пытался вывернуться, как краб, перевернутый на спину.

– Кстати, Конрой, – обратился поляк к старому ирландцу. – Этот человек заявился сюда, чтобы арестовать вас с Даффи. Так что я пойду в кабинет, а ты посторожи его до утра.

Поднявшись наверх, Фаберовский остановился около двери спальни, где ночевала Шапиро и где должен был дежурить Владимиров. Приложив ухо к двери, он прислушался. Так ничего и не услышав, он приоткрыл дверь и заглянул внутрь.

На кровати, в одной ночной сорочке с неопределимого цвета пятном на животе, был распят Артемий Иванович. В рот ему был вставлен кляп, смотанный из двух розовых чулок, а жгуты из разодранной на полосы нижней юбки обхватывали кисти рук и босые ступни Владимирова, намертво привязывая его к железным спинкам ложа. Остекленелые глаза Артемия Ивановича мертвым взглядом смотрели в потолок.

Рядом с кроватью на стуле в одном корсете, бессильно вытянув голые, покрытые свежими синяками и укусами ноги, спала еврейка. Голова ее с распущенными и спутавшимися волосами была запрокинута. Ее обнаженные руки оказались покрыты до локтя чем-то темным, как показалось поляку – кровью.

– Что тут у вас творится? – Фаберовский ткнул Шапиро стволом «веблея» в плечо. Та испуганно вскочила и прикрылась низом занавески.

– Зачем ты его убила? – спросил поляк, указав револьвером на Артемия Ивановича, который вдруг всхрапнул и попытался перевернуться на бок, однако жгуты не дали ему этого сделать и он опять уснул все в том же неудобном положении.

– Я никак больше не могла помазать ему живот йодом, – ответила еврейка.

Утром поляк в последний раз перевернул листок календаря на столе в кабинете: прошло ровно четыре месяца с того дня, как Скуибби с Остругом зарезали в Джордж-Ярде первую жертву. Из засады в пустом доме вернулись Батчелор и Даффи, на удивление бодрые после бессонной ночи.

За завтраком ощущалась общая нервозность. Во время ночных рекогносцировок стало ясно, что бежать через соседний сад нельзя, так как Дарья в лаз не пролезет, а расширение стены могло привлечь внимание филера на Эбби-роуд. Кроме того, Батчелор сообщил, что когда они уходили из пустого дома, с Ньюджент-Террас заступил на наблюдение доктор Гримбл, подъехавший в своем экипаже.

– Батчелор! – поляк отвлек рыжего сыщика от поедания овсянки. – Когда нас будет ждать катер?

– В одиннадцать часов на Лаймхаузском причале.

– Осталось чуть больше часа. Если мы отплывем в одиннадцать, то в Даунсе будем около десяти вечера. Значит, до этого времени ни одна собака в полиции не должна узнать, что мы сбежали. Нам придется как-то избавляться от филера на улице и от Гримбла на Ньюджент-Террас. – Фаберовский дотронулся до плеча Шапиро: – Хая, сходи-ка на Эбби-роуд, узнай, не пожелает ли господин филер съездить с тобой в ресторан приятно провести время.

– Может, Курашкина попросить? – предложил Артемий Иванович. – Если филер из Особого отдела, они друг друга наверняка знают. А я ему сейчас прощение напишу от царя.

И Владимиров принялся за дело, забыв даже о недоеденной каше. Спустя несколько минут он вернулся с листом бумаги.

«Мы, милостью Божьей Александр Третий Александрович и всея Руси, а также и т. д., даруем сим ниженаписанным прощение и помилование беглому матросу Тарасу Курашкину за оказанные нам услуги по уведению филера от нашего дома на Эбби-роуд.

С чем и остаюсь,

Ваш покорный слуга

Гурин Александр (исправленному верить)».

Курашкин внимательно выслушал прочитанное Артемием Ивановичем и согласно замычал.

– А я тебя напоследок еще кашей накормлю, – в дополнение к высочайшей милости от себя пообещал Владимиров и вынул у Курашкина изо рта кляп.

– А у вас там двое в пидвали сыдять, де дынамит, – сообщил Курашкин, с удовольствием отплевываясь.