Алан Гатаев - Выбор Блейка

Пленка из мрачных мыслей и воспоминаний прокручивалась у меня в голове до самого офиса. Там все стояли на ушах. На меня уже никто не обращал внимания. Был убит агент, и убийца должен был быть найден, желательно застрелен при сопротивлении аресту.

Как бы печально это ни звучало, думаю, только в подобных случаях вся эта свора заплывших жиром псов действительно была способна на продуктивную работу. Потому что цель была ясна и понятна каждому из них. Угроза нависала над каждым в отдельности. И тут уже не плетка начальника гнала вперед, а инстинкт. Древнее оружие невидимой воли, пинающей человека под зад ради выполнения единственно важной цели – выживания.

Я пошел в сторону кухни, чтобы набрать кофе, и наткнулся на Фостера. Он быстрым шагом шел по коридору, сжимая в руках какие-то бумажки. От неожиданности Фостер встал передо мной как вкопанный, но потом резко опомнился, нагло пихнул меня плечом и быстро пошел дальше по коридору. Что я должен был сделать? Швырнуть в него свой кофе? Ударить по морде?

– Что он тебе обещал? Место в своей постели? – крикнул я ему вслед, потому что мне было совсем безразлично, что будет дальше. Я знал, что не переживу эту неделю никоим образом. Меня бы прикончил Брегович, или я бы сам пустил себе пулю в голову. А Фостер поступил именно так, как он мог поступить, – послал меня куда подальше и побежал по своим делам. Мне осталось только забрать свой пистолет и пойти навстречу с неизбежностью, но на выходе из кабинета я наткнулся на Макмиллана и Стоуна. Макмиллан смотрел на меня с презрением. Говорил Стоун.

– Где ты был весь день? Шульц убит.

– Да, я знаю. Потому и не пришел. Смотреть на этот дурдом не очень хотелось, – ответил я.

Я заметил, что Стоун едва сдерживался, чтобы не заорать, но говорил он спокойно, потому что это был не обычный разговор. Он меня допрашивал.

– Что тебе известно о его смерти?

– Ничего, – соврал я.

– Что у него было по тем серийным убийствам?

– Понятия не имею.

– Ты смотрел вчера телевизор?

– Ты имеешь в виду странное сообщение с номером его телефона? Разумеется. Но я ничего об этом не знаю.

– Что ему стало известно? – продолжал Стоун с напряжением.

– Слушай, ты сам сказал мне отдать дело Шульцу. Что там было дальше, я не знаю. Вы ведь сами прекрасно понимаете мое положение. Мне незачем было в этом рыться.

– Поговорим позже, – сказал вдруг Макмиллан, и они со Стоуном пошли дальше по коридору. Внезапно мне пришла в голову мысль, что они уже узнали, что сообщение на телевидение прошло через Дэна Франклина, и Макмиллан задавал ему неприятные вопросы, но потом решил, что просить прощения у Дэна можно будет позже. Я выдохнул с облегчением и посмотрел в окно. Начиналась ночь. Улицы заливало светом от бесконечных рекламных панелей и старомодных неоновых вывесок. Было необычайно душно, кондиционеры не справлялись. Все вокруг были измождены суетой, конца которой не было видно.

В квартире у меня было мрачно, как в склепе. Все мои вещи лежали на месте, но чего-то не хватало. На столе я нашел записку от Мэри, в которой она сообщала, что забрала все свои вещи. Она писала, что ждала моего звонка, но я так и не позвонил. Щелкнув себя по лбу ладонью, я быстро набрал ее номер. Казалось, гудки шли вечно. В последний момент она ответила.

– Что тебе нужно?

– Извини, что я не пришел. Помнишь Шульца? Его убили этой ночью. У нас там такой бардак творится.

– Господи. Какой кошмар, – она надолго замолчала. Когда она снова заговорила, в ее голосе чувствовалась нечеловеческая усталость. – Не звони мне больше, пожалуйста. Я не вытерплю этого. Не знаю, в тебе дело или в чем-то еще, но, когда я смотрю на тебя, мне кажется, что смерть где-то рядом.

– Мне очень нужно тебя увидеть, – сопротивлялся я. – Мы должны поговорить.

– Нет, Артур. Это наш последний разговор. Я не хочу тебя больше видеть. Прощай.

Так закончилась моя личная жизнь. Воистину, это была неделя подведения итогов. Оставалось спокойно сесть и дожидаться окончания этого безумного спектакля.

– Это я, Дженкинс, – раздалось за входной дверью некстати.

Я впустил его в квартиру. Он прошел и поставил на стол бутылку виски.

– Это мы выпьем после того, как спасем тебя, – сказал он торжественно.

– Мне нравится другая формулировка. Мы выпьем, когда прибьем этого гада.

– Да, – вздохнул он. – Ну и какой у тебя план? Что мне нужно делать?

– Ждать. Сегодня я засветился, где только мог. Выходя из конторы, я всем и каждому сообщил, что иду к себе домой. В «Пицца-хат» я взял две «Маргариты» и «Пеперони». Я позвонил жене, чтобы мой мобильник тоже засветился в квартире. Я зашел еще к своему приятелю, но его на месте не оказалось. Ты видел что-нибудь подозрительное?

– Ничего, – ответил он и стал осматривать мою квартиру. – У тебя вещей, кажется, поубавилось.

– Да, это моя жена. То есть, теперь уже бывшая. Забрала сегодня свои вещи, пока меня не было.

– Понятно.

Разговор как-то не клеился. После того, как Дженкинс рассказал о своем прошлом, мне было не совсем комфортно в его обществе. Было ощущение, будто мы считали количество боевых шрамов на теле, и оказалось, что у него их больше.

– Раз уж на то пошло, располагайся вот тут, – указал я ему на встроенную в стену кладовую возле входа в квартиру. Мимо он точно не пройдет. Мы можем снять дверь. Так тебе будет удобнее смотреть.

– По-моему, идея бредовая. А что, если он через окно полезет?

– Тут седьмой этаж двадцатиэтажного дома. Не думаю, что он сможет это провернуть без шума.

– Нет, – возразил он. – Мы расположимся оба в зале. Я на полу под телевизором, а ты на видном месте, на диване. Он ведь должен будет подойти к тебе вплотную. Я успею его застрелить.

– Будь по-твоему. В шкафу есть таблетки кофеина, чтобы ты ненароком не уснул. Хотя стой. Посмотри в холодильнике красные таблетки. Выпей одну, но постарайся держать себя в руках?

– А что в таблетке?

– Тебе лучше не знать. Но она поможет, поверь.

Я бросил Дженкинсу на пол несколько подушек, а сам устроился на диване. Дженкинс вернулся с кухни и улегся передо мной. Никто ничего не говорил. Я лежал и смотрел в потолок, а он настороженно глядел то на окно, то в сторону прихожей.

– Кто та девочка на фотографии? – нарушил он тишину.

– Моя дочь.

– Она с женой?

– Нет. Она умерла. Тоже моя вина.

– Из-за этого вы разошлись?

– С этого все началось.

– Мне очень жаль.

– Потом погибли мои друзья. Сегодня погиб Шульц. Слишком много смертей на одной совести.

– Не знаю, что сказать. Поэтому ты решился на этот фокус с Нортоном.

– Да. Думал, все будет нормально, но мне страшно до одурения. Вообще-то я сам недавно пытался прострелить себе голову, но как-то не сложилось. А теперь, когда мне грозит смерть от чужих рук, хочется жить.