Маргарита Малинина - Самба на острове невезения. Том 2. Разоблачение Шутника

Через пару часов мы были на стадионе. В привычной уже гримерке, где мы оставляли вещи и верхнюю одежду, шестеро участников проекта «Спорт для неспортивных» обсуждали то, кто, как и почему оказался здесь и кто чего желает в итоге добиться. Алексей повторил свою трогательную речь о том, что победа ему не важна, он хочет найти Человека, а я не стала идти вразрез с остальными и призналась, напустив в глаза побольше фанатизма, что мне нужна только Победа. Вроде выглядело натурально.

— Кстати, угадайте, что у меня есть! — торжественно провозгласила Кислякова и достала из черного непрозрачного пакета бутылку красного вина.

— Ого! — обрадовались все, особенно Евгения Ивановна, для которой вино стояло на втором месте, сразу после бананов, и Роберт, для которого вино и прочие гадости стояли на первом месте — ввиду беспокойной молодости и связанным с ней отсутствием мозгов.

— Ищите бокалы! Или стаканы! Или что тут есть! — орала как резаная Евгения Ивановна, хотя сама не потрудилась оторвать мягкое место от сидения.

Кира начала хлопотать, бестрепетно и даже с радостью взяв на себя роль хозяйки, накрыла на стол газеты за неимением скатерти и раздобыла стаканы, чашки и одну рюмку, а также закуску — плавленый сыр и булки. Откуда она это взяла — я затрудняюсь ответить. Видимо, Хозяйка — это не только род деятельности, но и своеобразный дар.

— Я не буду пить, — покачала я головой, отодвигая от себя чашку.

— Еще чего удумали! — возмутился Алекс. — Чашку ей поставили. Она с этого свалится. А ей еще выступать. Ты это и задумала, да, Настя?

Кстати, сообщу приятное: мало того, что Алексей за меня заступался, он еще и сидел рядом. Что-то это часто происходит в последнее время. Совпадение? Или нарочно рядом садится?

— Ой, — фыркнула та. — Если не умеет танцевать, то трезвость ее не спасет. А если умеет, чем повредит вино? Ну поставь ей рюмку.

Мне заменили чашку на рюмку, но я, честно говоря, и этим поворотом была недовольна.

Тост был провозглашен, я вместе со всеми подняла свою рюмку, поднесла к губам, но пить не стала. Так и поставила полной обратно. Я понимаю, нужно поддерживать компанию. Но пить-то зачем для этого? Можно всего лишь делать вид.

Ан не тут-то было.

— Ты что, совсем не пила? — набросились на меня Кира и Настя. Нет, ну какое им дело? В свой рот надо смотреть, а не в чужой.

— Почему? Пила, — пискнула я.

— Ты что, не куришь и не пьешь? — ехидно поинтересовалась Настя.

— Ну да, — ничего не понимая, согласилась я.

— Ага, а в тот раз пошла курить на крыльцо! — припомнили мне тут же, и я осознала, что Исаева из меня никогда не выйдет. — И я даже знаю зачем!

— И зачем же? — сглотнула я.

Сейчас она произнесет роковое: «Ты ищешь Шутника, вот зачем!» — и мне конец.

— Ты влюбилась в Алешу, вот зачем!

— Ах, это, — обрадовалась я. — Ой, то есть нет! Нет! Нет!!!

Все загоготали. Даже… Алексей!

— Ну-ка, Леш, изобрази еще раз, как она курила! Вот ржач, — закатывалась Анастасия, а меня накатило волной обиды и непонимания. Как это — еще раз?! Он что, перемалывает мне косточки вместе с ними?

Я с недоумением уставилась на мужчину, который в минувший день едва не признался мне в любви, в ожидании его реакции на Настину реплику.

— Да ну, зачем, — засмущался тот и сделал попытку от меня отодвинуться — ему помешал стул с Робом, который стоял к его стулу почти вплотную ввиду тесноты гримерки и отсутствия лишнего места вокруг обеденного стола. Что это было? Испуг, что я его сейчас ударю? Или ему стыдно было сидеть рядом со мной все-таки?

— Ну покажи! Ты же сам говорил, — не унималась Настя, — что она курить не умеет! Фильтр поджечь пыталась! Это все, чтобы быть к тебе поближе!

Нет, а сама-то как наклонялась, чтобы «быть к нему поближе»! Вот зараза.

— Я была пьяна, оттого забыла, как это делается, — встала я на свою защиту. Или не встала?

— Боже мой, праведница! Будто мы не заметили, как ты пьешь. Наверно, и мужчин у тебя не было, да?

— Почему же? Был! — кинулась я оспаривать.

— Был? То есть один? Надо же, святая невинность. — Евгения Ивановна, Настя и Роберт захихикали.

— Настя, оставь ее в покое! — не выдержала Кира.

— Кир, она не может успокоиться, что я обошла ее на соревновании, — прорезался-таки во мне голос. — И боится, что я сделаю это опять. Потому пытается вывести из равновесия.

— О, браво! — обрадовался Роберт. — Тонкий психолог! — и зааплодировал.

Я благодарно поклонилась. Значит, Роб ни на чьей стороне. Он просто любит потасовки.

Настя пошла красными пятнами.

— Что ж, давайте выпьем за то, чтобы хотя бы на сегодняшнем соревновании все было по-честному! — выдала она новый тост.

— О, за это можно! — обрадовались все.

Я, как всегда, поднесла рюмку к губам и только хотела опустить, но подлая Кислякова разгадала мой замысел, перегнулась через стол и стала «помогать», то есть снизу потихоньку переворачивать рюмку, в результате чего ядовито-красная жидкость вытекла прямо на мое нежно-салатовое платье!

— Ах! — воскликнула Кира.

— Ты что, совсем?! — крикнула я, вскакивая, только было поздно: беспощадное и словно кровавое пятно уже растеклось по всему переду.

— Я не виновата! — кинулась та оправдываться. — Если бы она рот открыла пошире, это все оказалось бы у нее во рту, а не платье!

В ту же секунду пришел разъяренный ведущий.

— Вы что тут расселись? Через минуту прямое включение! Немедленно в зал и по местам!

Все моментально ринулись исполнять приказ, одна я осталась стоять возле стола в полнейшей прострации. Больше всего убивало не то, что девчонка посмела поступить так подло и так тщательно к этому подготовилась — я не сомневалась ни на грамм, что она специально купила красное вино, специально предложила выпить и специально обыграла все так, будто нечаянно пролила на меня содержимое рюмки. Просто этот замысел читался в ее глазах еще в ту минуту, когда она впервые увидела меня в платье. Нет. Больше всего убивало то, что люди вот так элементарно убежали в зал, бросив меня справляться со своей проблемой одной. Здесь не было мамы, которая заорала бы: «Овца, что ты наделала с платьем!» — и это являлось бы высшим проявлением заботы, потому что, как бы сильно мама меня не ругала, я всегда знала, что это — результат ее любви. Она беспокоилась за меня. И она бы тут же, после того как обозвала овцой, кинулась помогать исправлять положение. А здесь — холодная стена безразличия. Кира сказала «Ах!», но, увидев своего бывшего мужа, тут же последовала за ним. Каждый думает только о себе! Причем даже в таких мелочах, что если бы стоял выбор, взять себе десять копеек или же друг получит миллион, все безоговорочно выбрали бы первое. Дело не в злорадстве — ура, друг лишился миллиона. Нет. Всем начхать. Главное, пусть на десять копеек, но обогатиться! И это важнее всего! Пусть у друга проблемы, пусть катастрофа, но если я не пойду в зал, начнут ругаться! Маленькая неприятность, но своя, перевешивает любые грандиозные беды других. Вот что меня доканывало на этом проекте. Я раньше никогда не знала, что это такое, — жить среди чужих людей. И я знала, что сама бы так никогда не поступила. Желание помочь другим всегда перевешивало во мне все инстинкты самосохранения и стремление к комфорту. Потому мне было так трудно. Я стояла посреди крохотной каморки и плакала, радуясь, что не использовала сегодня макияж. Если бы к испорченному наряду и воспаленным глазам, а также шмыгающему носу и пятнам на щеках прибавились бы черные овалы от подводки и туши под глазами — это был бы вылитый цирк. А мне еще выступать. Я понимала, что начался прямой эфир. Я отсюда слышала, как ведущий говорил что-то зазывное в микрофон и ему аплодировали, но не могла заставить себя прекратить рыдать и выйти, наконец, в люди. Мне было больно от того, насколько жестоки люди. И я не желала их видеть.