Александр Серый - Обрученные с дьяволом

— Погоди-ка! — сердито прервал Сысоев.

Мальчишки, уставшие шнырять в толпе взрослых, обсуждающих случившееся, возобновили футбольную баталию, и мяч подозрительно быстро угодил в дверку нашей машины. Митрич погрозил сорванцам кулаком и повернулся ко мне всем корпусом, хотя такая поза выглядела неудобной для сидящего.

— Все? — справился подполковник.

— Нет, — возразил я. — Далее мне на ум пришла статуэтка мишки в кабинете Петрусева — продукт стараний кого-то из его подчиненных. При наличии такого хобби изготовить дубликат ключа — не проблема. Одно потянуло за собой и другое: в прошлом году бригада сотрудников "Рапида" десять месяцев была в Германии, зарабатывая мебель для клуба…

— И ты подумал, не тут ли кроется причина перерыва между нападениями на Валентину и Эльвиру? — перебил Сысоев.

— Да! Звонок Виктору после того, как с Коробейникова сняли подозрения — и в масть!

— Кто снял подозрение и когда? — быстро отреагировал Митрич, собираясь опять выпустить ежиные иголки.

Внезапно зашевелился молчавший Никодимыч и сонно ляпнул: — Псих позвонил о заложнице, когда по времени маэстро должен был подходить ко Дворцу, спеша на занятие — вот мы и сняли!

— А меня поставить в известность забыли, да?! — В голосе Митрича закипала злость, замешанная на обиде.

— Не сразу… — Мне показалось, что начальника угро не мешает немного успокоить. — Я еще позвонил Лиде Репьевой и успел застать девушку дома до ухода в танцевальный, потому что наконец-то сообразил, у кого видел такие же, как у "балерины", глазки!

— Ага, так ты, значит, сообразил, и только после этого забыл связаться со мной?! — откровенно полез в бутылку Митрич.

— Погоди, не перебивай! — возмутился я. — Меня интересовало одно: как зовут Лидиного брата? Кроме того, словоохотливая девушка пояснила, что Федя — брат ей по матери, носит фамилию маминого первого мужа и живет отдельно от них, снимая квартиру…

— Ты надо мной издеваешься?! — почему-то перешел на шепот Сысоев.

— С ума сошел! — Меня покоробило столь кощунственное подозрение подполковника. — Скажу больше: в глубине души я тебя люблю… Слушай дальше. Не сомневаюсь, что Репьева делилась с братцем многими новостями, касающимися танцевальной школы. Допускаю и такую мысль: Лида невольно навела маньяка на Ингу Листову!

— Ну это ты перебрал! — повторно очнулся шеф.

— Я помогаю угрозыску, выдвигая версии, которые подполковник проработает на допросах. Верно, Митрич?

Сысоев хотел что-то сказать (наверное, поблагодарить меня за помощь!), но поперхнулся и зашелся в кашле. Мы с Никодимычем уважительно молчали, боясь вмешиваться в процесс жизнедеятельности чужого организма.

С кашлем из Митрича вышло и негодование. По крайней мере, после приступа он заговорил с нами вполне мирно.

— Эта Лида — дура? — спросил Сысоев.

— У каждого человека свои слабости, — философски заметил я. — Девушка помешана на собственном "я". Выпытать у болтушки то, что интересует — не проблема: она воспринимает только лесть — прочее мигом забывает.

Никодимыч толкнул меня локтем в бок, намекая, что пора сворачивать болтовню. Но меня несло:

— И учти, Митрич, что в лице Репьевой Федор имел замечательное прикрытие: если бы его застукали в гримерной, всегда можно было бы сослаться на то, что ожидает сестру. От нее же он узнал об окне на галерею, не запираемом летом… Парень умел просчитывать ходы! Не поленился загодя показаться с бородой во Дворце, чтобы потом кто-нибудь это припомнил, если Инга заявит и начнется расследование…

Наконец толпа у дома поредела. Причиной послужило то, что из подъезда вышли милиционеры в гражданке, трудившиеся на крыше и собиравшие вещественные доказательства моей правдивости в изложении происшедших там событий. Вся группа погрузилась в рафик, который тотчас отъехал. Сысоев проводил коллег взглядом и вкрадчиво спросил:

— Скажи-ка мне, дорогой Костя, в какую комнату спрятался от вас Федор и как попал к нему ключ от нее?

Я честно поведал, как мы с шефом позорно лопухнулись, не проверив все двери.

— И на старуху бывает проруха! — подкрепил мои слова Никодимыч. — Да тебе сам Федор подтвердит. Он не упустит возможности поиздеваться над нами: провел, как пацанов!

Последнее самокритичное признание моего начальника порадовало Сысоева, который вновь рассеянно заулыбался.

— А чего мы ждем? — удивился шеф, выглядывая в окно машины на опустевший двор.

— Не чего, а кого! — поправил Митрич. — Водитель оборзел: разрешил ему сбегать искупнуться на Ольшанку, так он, видимо, решил, что можно еще и позагорать!

— Отличная идея! — Мой начальник распахнул дверцу "уазика".

— Куда?! — заволновался Сысоев.

— Поплескаться! — абсолютно серьезно ответил шеф. — Ты, Костя, пойдешь?

— Голова! — Я выразительно постучал указательным пальцем по своей забинтованной макушке и осознал, что где-то потерял кепочку с козырьком и синей надписью "Моряк".

Подполковник хмыкнул, выбираясь следом за Никодимычем. На пару они двинулись к реке и вскоре скрылись в прибрежном кустарнике.

Внезапно мне на глаза попался молодой человек с магнитофоном, пересекающий двор метрах в двадцати от "уазика". Теперь парень, обозвавший меня на крыше "козлом", был в одежде.

— Эй! — крикнул я наглецу, делая вид, что намерен вылезти из машины с синей полосой на борту.

Он, безусловно, признал "дядю" и ускорил шаг. Мои пальцы легли на кнопки приборной панели. Коротко взвыла сирена. Культурист сразу перешел на бег, но споткнулся… Черный пластиковый корпус заморского аппарата раскололся от удара о черный отечественный асфальт.

Я с улыбкой подумал, что в этом мире справедливость иногда все-таки торжествует!

"…Подсудимый, влекомый навязчивыми фантазиями своего извращенного воображения, возникшими на почве ненависти к бывшей невесте, которая отказалась от бракосочетания с ним в силу открывшихся ей странных особенностей поведения будущего мужа в интимной сфере, выбирал понравившуюся ему женщину, выяснял личность, тщательно изучал образ жизни, привычки, маршруты передвижения, после чего начинал психологическое преследование, направленное на подавление воли жертвы. При неподчинении использовал прямое физическое насилие… Следствием установлено, что с момента возвращения подсудимого в город после завершения им службы по контракту в войсках специального назначения одной из стран бывшего СССР, его преступным посягательствам в течение двух лет подверглись пять женщин и девушек, причем для двоих они стали роковыми…"

"…Подзащитный сам является жертвой общества, в котором мы живем. При крайней запущенности доступного здравоохранения вообще и психиатрии в частности, люди, находящиеся в так называемом пограничном состоянии психики, лишены квалифицированной медико-профилактической помощи и вынуждены справляться с собственными проблемами в одиночку, выбирая те пути, которые приемлемы с их специфической точки зрения. Не вина, а беда изгоев в том, что эта точка зрения противоречит не только нормам общественной морали, но и принципам человечности вообще…"