Александр Серый - Обрученные с дьяволом

— Он нас запер! — нервно воскликнул шеф.

— Кто?

— Псих!

Я начал немного ориентироваться в доме. Темнота уже не казалась абсолютной — сквозь щели в ставнях сочились солнечные лучи. Внезапно ноздри ощутили запах дыма. Впервые за последние лет десять мне сделалось жутко.

— Чердак! — Никодимыч тоже осознал, какую участь нам уготовил враг.

Спотыкаясь и рискуя поломать ноги в дырах промеж половых досок, мы кинулись искать ход на чердак. Квадратное отверстие в потолке нашли быстро, но лестницы под ним не оказалось. Более того, лаз был зашит дюймовыми досками со стороны чердака. Я подпрыгнул и отчаянно треснул по ним ладонями — бесполезно…

Концентрация дыма усилилась, хотя источник пожара находился вне дома. Наверное, псих подпалил стену снаружи, облив ее бензином или другой горючей жидкостью. Например, той же, что залил в бутылку, брошенную в окно нашего офиса.

— Ищем подполье! — скомандовал мой начальник.

Мне на память пришли сразу несколько фильмов, где герои спасались от огня в погребах и затем вылезали на пепелище целыми и невредимыми. Увы… Как вскоре выяснилось, этот домик подполья не имел.

Дышалось с трудом… Задняя стена, полностью скрывшаяся в дыму, вдруг загудела, будто рельсина под колесами поезда, и треснула. Языки пламени ворвались в комнатку, примыкавшую к ней. Нас обдало жаром, перед которым меркли воспоминания о погоде на улице.

— В печь залезть, что ли? — с тоской предложил мудрый Никодимыч.

— Ага! Изжаримся вместе с трупом! Два пирожка с начинкой, один — без.

— Не кощунствуй! — Шеф терпеть не мог черного юмора.

Ну и зря… Юмор — столь же неотъемлемая часть сыщика, как и его пистолет. Иначе от вида крови, страданий и чужих бед можно запросто сойти с ума. Со стороны выглядит цинично? Пусть! Зато есть шанс дожить лет до шестидесяти, не угодив в психушку.

Мысль о значении юмора пронеслась в мозгу свежим ветром, оставив на память о себе одно слово — "пистолет"! Увидев его в моей руке, шеф рванул застежку на своей сумке-визитке… Нет, уходить из жизни, предпочтя пулю костру, мы отнюдь не собирались.

— Бьем на счет "три"! — прокричал я и зашелся в кашле: горький дым наполнил легкие.

Никодимыч занял позицию рядом со мной, направив руку с пушкой на щель между ставнями ближайшего окна. Давясь и сбиваясь, я отсчитал:

— Раз… Два… Три!

Грохот выстрелов забил все другие звуки. Наши пальцы жали спусковые крючки до тех пор, пока магазины не иссякли. Дым пожара, смешавшийся с пороховым, мешал увидеть результат, но световая щель выглядела как будто шире…

Поднять ногу не было сил. Я толкнул створку рукой. С улицы ворвался поток свежего воздуха. Упав животом на подоконник, я вывалился под тяжестью верхней половины своего туловища. Падение получилось болезненным, ибо моя поясница вошла в соприкосновение с деревянной чуркой, валяющейся в траве. Это помешало отползти в сторону, освобождая Никодимычу площадку для десантирования. Шеф грохнулся точно на меня. Никогда не думал, что в нем столько живого веса!

В добром кинобоевике спасение персонажей происходит за секунду до их неминуемой гибели. В нашей ситуации камера должна была бы снять крупным планом охваченный пламенем потолок, падающий внутрь дома: столб огня и дыма, летящие к небу искры, режущий ухо грохот и треск… Однако ничего похожего не случилось. Домик горел, весело потрескивая… Рухнул он лишь тогда, когда мы находились уже в конце Красноармейской, убегая от сирен пожарных машин. Редкие свидетели из числа соседей, выползших поглазеть на представление, видели двух чумазых субчиков в растерзанной одежде, но вряд ли в будущем могли опознать их — отмытых и принаряженных. Выстрелы? Так пацаны с детства знают, как лихо бабахает в костре обыкновенный шифер с крыш…

Лично меня больше беспокоило другое… Псих, безусловно, наблюдал за пожаром и видел, что мы спаслись.

Прохожие от нас не шарахались, так как неподалеку от Красноармейской нам попалась редкая по нынешним временам водозаборная колонка. После умывания выглядели мы сносно: мокрые и до черноты загорелые.

— Копченой рыбой воняет! — процедил Никодимыч, сворачивая на прямую перед финишем: читай — нашей девятиэтажкой.

— В виду того, что пахнет от нас, я бы предпочел именоваться курицей.

— Окорочка от Газпрома! — хмыкнул шеф.

— От Союзконтракта, — поправил я. — Рекламу полезно смотреть.

— Союзконтракт поставляет свежие, а мы — готовые к применению.

Глубокая мысль… Газпром — энергоносители — грили и коптильни… Логическая цепочка! Начальник утер мне нос, но признаваться в этом не хотелось.

Клавдия Емельяновна совершала вечерний моцион.

— Господи! — охнула она. — Откуда, сердешные?!

— С пляжа! — съязвил Никодимыч, не расположенный к разговорам.

— Опять нефть в реку слили? — заволновалась соседка.

Пропустив шефа в подъезд, я придержал бабушку за локоть и шепнул:

— Сегодня повышенная активность солнца. Разве не слышали по радио?

— Не-а… — доверчиво призналась Клавдия Емельяновна.

— Сочетание воды и радиации! Пять минут — и кожа обугливается.

— Да что ты?!

— Наш пример не убеждает? Возьмите тазик с водой, поставьте рядом на скамейку и посидите чуток…

Запирая за собой дверь офиса, я услышал на лестнице ее шаги: неужто попробует?!

Никодимыч успел разоблачиться до плавок.

— Посмотри, — сказал он, протягивая мне клочок бумаги. — Была заткнута в дверь.

"Прошу принять меня в восемнадцать тридцать", — гласил текст записки. И подпись: "С уважением. Коробейников".

— Чего это вдруг? — удивился я вслух.

Шеф не слышал, ибо уединился в ванной комнате. Там зашумел душ.

Принять так принять… Примем! Еще нет и шести. Я забрался в платяной шкаф у себя в кабинете. Мы привыкли хранить на работе запасную одежду. Старенькие летние брюки и мятая, но чистая рубашка, составили мой выбор. Дело за малым: дождаться, пока начальство насладится омовением.

Наслаждалось оно четверть часа. На фоне свежего Никодимыча, пахнущего шампунем и одеколоном, я выглядел более чем затрапезно.

— Горячую воду отключили, — пропел шеф, излучая счастье и самодовольство.

— Ничего, помоюсь тоже холодной.

— Почему — тоже? Лично я успел! Перестала течь, когда я уже вытирался.

Понятно… Если б он плескался полчаса, то… Впрочем, чего терять время? Вдруг действительно перекроют и холодную. С наших коммунальщиков станется!

Под душем я воспрянул духом. Трубы в земле нагрелись, и холодную воду можно было назвать таковой лишь условно — комнатная температура. Я даже замурлыкал мелодию песенки, из которой помнил только две строчки: "если хочешь быть здоров…" и "закаляйся, как сталь!".