Тамара Лисицкая - Двенадцать

— Что с Лёвой?

— А он тебе небезразличен, да?

— А тебе что? У тебя есть Инга Васильевна и ещё сотня разных тёлок.

— Я их всех уволил, но ты права. Мне нет никакого дела до ваших внутрисемейных проблем. Просто появилась информация о том, что наш главный редактор плох, но из чувства глупой гордости никого не зовёт, даже «скорую». Правильно ли это, сестра? Неправильно. А я не могу допустить. Я решил сообщить тебе всё это и посмотреть, как дальше будут развиваться события.

Как же они могут развиваться? Я встала (Макс с любопытством рассматривал юлиимарковновскую сорочку), решительно собрала вещи и ушла в ванную переодеваться. Когда я вышла — строгая и подтянутая, причёсанная и накрашенная, Макс и старушка уже пили чай на кухне.

— Куда вы, Наташенька? — Юлия Марковна распахнула глаза.

— Нам нужно отлучиться, Юлия Марковна. Неотложные дела. Я скоро вернусь.

— А чай?

— Потом. Макс!

Макс неторопливо встал, догрызая пряник и крупными волнами заглатывая чай.

— Ох, Юлия Марковна, до чего требовательна к себе эта женщина, если бы вы знали! Ни минуты покоя — работа, работа и ещё раз работа… Я устал, молю об отдыхе, а она — ни в какую… Нет, вам решительно повезло с невесткой.

Юлия Марковна тревожно сомкнула брови.

— Что-то с Лёвой? — спросила она уже из-за дверной цепочки. — Он мне плохо снился сегодня…

— Не переживайте, дорогая Юлия Марковна, не переживайте, — Макс шагнул к двери, вытащил наружу мягкую старушкину руку, прижался к ней с оптимистическим поцелуем. — Вам нельзя переживать. Помните о том, что под вашей опекой находится дама «в таком положении»… Вам обеим нужны силы. А Льва Петровича мы немедленно посетим и даже попробуем заманить сюда, договорились?

Юлия Марковна слабо улыбнулась и погладила Макса, всё ещё согнутого пополам, по голове. Дверь закрылась.

Я шла за ним по лестнице и мучилась вопросом: откуда он знает о моей беременности? И знает ли? Юлия Марковна за чаем нашептала?

— Поспеши, дорогая, — обернулся ко мне Макс. — Иначе мы рискуем потерять нашего драгоценного Льва Петровича.

Во дворе стояло крупное транспортировочное средство с тентом синего цвета.

— Могу отправить тебя рядом с водителем, могу сам туда пойти. Есть ещё сидячие места под крышей, — Макс похлопал по тенту.

Через пять минут мы уже тряслись под тентом, сидели на боевом Максовом диване и время от времени были избиваемы нестабильными дверцами его шкафа и падающими на каждом повороте стульями.

— Так где же Инга Васильевна? Странно видеть твой диван бездомным.

— Я бежал от неё. Деспотичная, самоуверенная особа, помешанная на рейтингах и сверхзадачах. Я не люблю, когда женщина — танк.

— Как быстро у тебя переменилось мнение!

Макс утомлённо посмотрел на меня.

— Наташа, мы все — испорченные и замученные взрослые люди. Все мы время от времени с кем-то спим. Заметь, ты — тоже. Причём плодотворно. (Я покраснела.) Если тебя болезненно волнует момент физиологический — признаюсь, я грешен. Если тебя волнует ещё какой-то момент, напомню — я тебя тихо и безнадёжно люблю. Но в силу разных обстоятельств я не могу быть с тобой, и вынужден быть с другими. А поскольку я — аморальный, никчёмный, бессердечный извращенец, я начал даже получать удовольствие от своих страданий. «Апофегей» моего счастья случится, когда Лев Петрович наденет-таки кольцо на твой нежный палец. А это случится, поверь мне.

Он отвернулся. Я не знала, что говорить. В молчании мы добрались до Лёвиного дома, молча поднялись наверх, достали ключи. Я достала из кармана ключи от Лёвиной квартиры, и Макс достал из кармана такие же ключи. Дверь, с согласия Макса, открыла я.

Лёва сидел на своём греческом ложе в безвольной, обмякшей позе. Еле заметный глазу беспорядок ощущался кругом, и в контексте Лёвиной мании чистоты это настораживало.

Где-то болтал телевизор.

— Лёва, — позвала я.

Он поднял глаза — такие же, как в моей кратковременной недавней галлюцинации, — больные и мутные.

—Все только и говорят, что об этих убийствах. Мне это откровенно надоело, — пробормотал он, блуждая взглядом. — Я готов убить кого-нибудь для того, чтобы всё это прекратилось…

—Да, Петрович, совсем раскис ты, — Макс подошёл к окну и раздвинул шторы. — Убить кого-нибудь собираешься. Намедни напился пьян, безусловно…

—Я не пил, — Лёва огорчился и указал на меня пальцем. — Скажи, что я пью? Ты всё про меня знаешь, ты — плоть от плоти моей!

—О-о-о! — Макс покачал головой. — У нас проблемы… Петрович! Как насчёт крепкой яичницы и очень сладкого кофе с утра пораньше? Потом пойдём, погуляем, посмотрим на девушек.

—Я не пью кофе, — Лёва медленно ушёл в подушки. — И не смотрю на девушек… У меня есть жена. Которая не любит меня. Которая пропадала много дней неизвестно где. Но она — хорошая женщина. Ответственная. Она не оставит меня…

Мы с Максом переглянулись.

—Что у тебя болит, Лёва? — я осторожно присела рядом.

—Всё, — глухо отозвались подушки. — У меня болит всё. Каждая клетка у меня болит. Каждый нерв. Мне очень плохо. Но я знаю, что это скоро закончится…

Он вдруг вынырнул совсем рядом — лицо безумное, волосы в беспорядке:

—Ты ведь будешь со мной рядом, когда всё закончится?

И он схватил меня за руку, а мне показалось, что мою ладонь сжали тиски — до хруста.

—Больно! Лёва! Мне больно!

Макс подбежал и попытался спасти мою конечность. Лёва легко отшвырнул его в сторону. Потом отпустил и меня.

—Позвоните Рушнику, — неожиданно нормальным голосом сказал он и отвернулся. — Скажите, что, если он не хочет потерять работу, пускай сделает интервью со «звездой». С настоящей «звездой»! Даю ему сроку — неделю… Если не справится — умру к чёрту… Покормите Констанцию… Следите за девятым!

Мы с Максом вышли.

—Слабая психика у парня, — Макс подошёл к окну. — Однако надо машину отпустить…

Я была в растрёпанном состоянии, кисть горела и до неё было страшно дотронуться.

—Он такой сильный…

—Конечно, он же — супермен, — Макс ревниво хрюкнул. — Только голова слабая.

Он отвернулся, наверняка ругая себя за «несанкционированное проявление чувств». Похрустел костяшками пальцев.

—Ладно, я знаю, что мы сделаем для твоего Франкенштейна.

Макс осмотрел комнату, потом взял упавшую статуэтку и поставил её на место, на полку. Провёл по полке пальцем, осмотрел этот самый палец, поцокал языком и начал разгонять рукавами пыль. Уже очень скоро мы порхали по квартире и убирали, драили, мыли, чистили.

После часа активных действий остановились передохнуть. Жилище Льва Петровича сверкало и искрилось.

—Если вокруг порядок — у него в голове тоже порядок. Старые холостяцкие привычки. Когда человек слишком долго гадит вокруг себя и общается с такими же, то, в конце концов, он начинает любить чистоту. Он помешан на чистоте. На месте его жены я бы свихнулся. Слава богу, вы себе можете позволить завести домохозяйку…