Эллина Наумова - Квартира. Карьера. И три кавалера

Мужчина выплеснул в раковину неудобоваримое пойло, выбросил в мусорный мешок бокал и окурок вместе с блюдцем. Ему не пришло в голову выключить свет в оставленных помещениях. Это сделала уборщица в воскресенье днем, проворчав что-то про экономию электроэнергии и денег. Он же с легкой душой уселся в спальне за ноутбук. Захотелось поработать немного. Не надо делать круглые глаза. Если бы в превосходном настроении он смотрел комедии или детективы, футбол или хоккей под пиво, никогда не стал бы миллионером.

Андрей Валерьянович, Анна Юльевна, Александрина, Мирон, Петер, Иван, даже мерзавец Кирилл твердили Кате Трифоновой, что она необычная и нестандартная. Поначалу девушка сильно обижалась. Ей казалось, что эти слова – синонимы слов ненормальная и чокнутая. А она была, как все. Как любая медсестра в поликлинике и девчонка в общежитии. Они отлично понимали друг друга и всегда обо всем могли договориться. Трифонова скорее мучилась тем, что ей недоставало индивидуальности. Нет, разумеется, признавала, что дремучая. Что у нее никак не получается наверстать их театры, музеи, концерты в консерватории. Но ведь несоответствие стандарту и невежество – не одно и то же.

В тот субботний вечер все ее знакомые имели право усмехаться и качать головой. Только бедный Андрюша был навсегда лишен этого удовольствия, потому что умер. В очередной раз преданная Катя не ревела и не скулила. В квартире орало «радио Монте-Карло»: ее изредка успокаивало импортное ретро. В зеленом чае подрагивал в такт музыке тонкий ломтик лимона. Рядом стояла элегантная баночка меда. А в горячей ванне, во взбитой на полметра пене лежала сама Трифонова и хохотала во все горло. Замолкала на минуту, вспоминала то Егора, то Колю и прыскала снова.

Они были такими маленькими, такими озабоченными лучшей долей, такими смешными и несчастными кобелями. Им хотелось преуспеть, стать Мироном и Иваном. Ездить на их машинах, ужинать в их ресторанах. И водить туда девочек моложе и беззаботнее Кати. Но этого не будет. Помимо того, что у Мирона была богатейшая семья, а Ивану папа в девяностые оставил в вентиляционной шахте бандитские деньги, эти двое, молодой и не слишком, умели любить, страдать и терпеть. Им, не следившим за ценами на бензин, не нравится боль. Но они понимают, что испытывать ее, значит жить. У мертвых не болит ничего. А Егор с Колей избегают любых неприятностей. Они, как на наркотик, подсажены на то, чтобы не потревожить свою самооценку. Оба увлеклись Катей, потому что она работает главной медсестрой частной клиники. Не меньше ребят устроила бы труженица какого-нибудь крупного банка – тоже много получает и не стыдно знакомым рассказать. Женщины уважают себя больше, если нашли мужчину, который не им чета. Мужчины, если уложили в постель такую женщину.

Катю опять разобрал смех. Прямо в ушах звенело простодушное и искреннее Колино: «Чтоб не сглазили». Это мужчина? С суевериями в рыжей башке? С боязнью сглаза и порчи? И ведь уедет в Германию, женится на немке, сделает ей пару очаровательных кудрявых детишек. И никогда не догадается, что трус и идиот. А психованный Егор года через три поймет, что неостановимо движется к импотенции. Будет винить в своей слабости баб. А потом тоже, чего доброго, решит, что на него порчу напустили.

Трифонова выбралась из остывающей ванны, надела длинный махровый халат, выпила свой чай и включила компьютер. Через несколько минут выключила музыкальный центр – Синатра и Ив Монтан в больших количествах утомляли. Отпраздновала вновь обретенную свободу под приятные мелодии, хватит. Зачем она связалась с Егором и Колей? Почему не прекратила сразу, как только сообразила, что они одинаковы? Всерьез думала, что сможет жить с одним из них изо дня в день? Спятила? «Инженер и айтишник не нужны мне, – думала девушка. – Иначе не радовалась бы так, избавившись от обоих. Станиславу не нужна я, не юная, не задорная, бессильная сушеная вобла. Никаких ободряющих сигналов послать не в состоянии. Какой мужчина это выдержит? Коле с Егором и то пришлось для затравки сказать то, что они очень хотели услышать. В собственной влюбленности не признаюсь даже себе. А ведь когда-то могла запросто подойти и объясниться. Честно изложить основные тезисы: устала от недомерков, млею от седых шевелюр, больших глаз и ямочек на подбородках. И вообще надоели инфузории. Только, пожалуйста, не трясите передо мной бумажником. Я терпеть не могу тех, для кого деньги значат больше, чем свобода. Он, наверное, уже вещи собирает. Или уехал, сегодня вечером я его не заметила. Вот и все. Вот я и одна. Хорошо, что не успела отчаянно втюриться. Не потяну я ни любовь, ни страсть. И он при ближайшем рассмотрении это понял. Завтра отдраю квартиру, а то совсем запустила ее с этими дивными свиданиями по выходным. Скорее бы понедельник. В клинику хочу. Туда, где моя никчемность не так остро ощущается. Туда, где от меня что-то зависит».

Это были не грустные мысли. Просто констатация фактов. Она так же считала остатки перевязочных материалов в конце каждого месяца. И невдомек ей было, что именно Станиславу нельзя было первой говорить про усталость от недомерков и милые черты лица. Он должен был избрать ее и прийти сам, то есть характером больше напоминал Ивана, чем Мирона. А там уже болтай, что хочешь. Про высокий рост и красоту ему понравилось бы, как любому мужчине. Только дур седовласый не терпел. Но Катя Трифонова и не была дурой. «Все к лучшему. Хоть розы кончатся. Надоело», – сказала она себе. И ушла в интернет, как раньше люди уходили в запой.

Субботняя многочасовая прогулка и здоровый секс с инженером Колей усыпляли Катю Трифонову до десяти часов утра воскресенья. Она рано ложилась, поэтому в выходные в семь тридцать уже чистила зубы. Однажды проспала до четверти девятого и глазам своим не поверила. Решила, что часы еще вечером остановились. Спустила ноги с кровати точно в тапочки, накинула коричневый атласный халат и отправилась было ставить чайник. Ее зеленый чай нельзя было заваривать кипящей водой. Она успевала остыть до нужной температуры, пока девушка занималась гигиеническими процедурами.

Неожиданно захотелось чего-то эдакого. Не дойдя до кухни, она распахнула окно в гостиной. Холодный ветер только этого и ждал. Ворвался в комнату, проник через открытую дверь в соседнюю и по-хозяйски начал проверять все углы. Даже занавесками попытался играть, но отвлекся на настенный календарь в спальне. Тяжелые глянцевые листы не дались, презрительно сохраняя неподвижность. Ветру они не сильно-то и нужны были. Катя быстро озябла, но нахальный гость ей понравился.

День выдался хмурый. Кажется, поздний уже октябрь пришел в норму и говорил: «Что это со мной? Я не август, даже не сентябрь. У меня полно своих дел. Надо наверстывать. Трава вон зеленющая, какие-то безумные мелкие цветочки цветут, листопада даже пробного еще не устраивал, дождем землю не охлаждал, про ночные заморозки совсем забыл. Ничего, день-два, и от этого летнего безобразия следа не останется». «Давай, извращенец, действуй, наконец, – подумала Катя, закрывая окно. – Давно пора. А то я поддалась на твои чудачества и начала встречаться с двумя мужиками. Была бы обычная слякотная осень с пальто, шляпой, зонтом и сапогами по щиколотку в грязных лужах, когда носа из дома не хочется высовывать, еще посомневалась бы. Не исключено, что и айтишник с инженером тоже. Им пришлось бы обеспечивать культурную программу под крышей. Это деньги, время, бензин, износ любимой машины, как мне Коля втолковывал. А тут все решили, что очутились в раю. Выберут кабачок недалеко от моего дома, бесплатно поставят транспортное средство в тупике или на социальной стоянке возле больницы, и на выходе звучит неизменное: «Какая благодать! Надо пользоваться случаем! Давай пошатаемся, живым воздухом подышим после кондиционеров в офисах». Как говорится, дешево и сердито. И Станислав не торчал бы на улице часами. Кстати, я не прочь взглянуть на него в тонких лайковых перчатках, длинном темном кашемировом пальто с поднятым воротником под громадным черным зонтом. И седая шевелюра блестит в свете фонаря. Хорош наверняка. Вот, что я несу? Такое ощущение, что металась с неподъемными баулами между двумя поездами, стоящими на разных путях. Они ушли. Заметила третий, усомнилась, что меня в него пустят с дешевым билетом, и он тронулся. Все, торчим на вокзале, ждем четвертый состав. По возможности молча».