Лора Ванхорн - Выход зубной феи

Завуч покосилась на Квазимодыша и с осторожностью спросила:

— Вообще и на "цимес" похоже. Редкий язык. Бельгийский наверное. А что это с ним? Вид вообще странный. Не настолько, как обычно, но в принципе.

— А что с ним не так, по-вашему? — химик округлил глаза в притворным удивлении. — Вы удивляетесь, почему он такой пожухлый и смирный? "Все лучшее от горя хорошеет" — вам этот рецепт должен быть знаком по работе. Как наш коллега до такого докатился, он пока сказать не может. И не сможет, если мы немедленно не найдем его зубы.

Физик Вишневская, тыкающая в недра унитаза метровой линейкой, в сердцах бросила Назару:

— Кончайте трепаться, юноша. Этот самурайский вазон легко идет один на десятерых. Он меня уже и взвесил, и шампунем облил, и дал рекомендацию чаще жить семейной жизнью против запоров. Лучше помогите. Динара Ефимовна, подрежьте его справа, когда он опять начнет в меня плеваться ландышами.

— Ганхыши, ганхыши, — затянул Тихон. — Шпо ше вы гапехахи!

— Видите, — назидательно сказал Никон Назарович, — мы на правильном пути. Ландыши ему тоже что-то сделали. Значит, зубы отобрал унитаз.

Вишневская презрительно посмотрела на поверженного трудовика.

— А лобзик, наверное, угрожал ему в подворотне и отобрал зарплату. Его этот падучий в два раза чаще вспоминает, — физик брезгливо отодвинула ногой Тихоновский башмак, валявшийся у нее на пути, и распрямилась на подиуме во весь рост: — Зачем благородному фарфору его подержанные зубы? Может, этот заморыш кому-то неудачно улыбнулся, а мы здесь нападаем на невиновного.

Тихон приподнял голову:

— Похвойте! Иа пубу шаховатша в Евгопешкий шут!

Амалия Петровна успокоила несчастного холодной улыбкой:

— Отличный выбор. Вас там давно ждут. Европейских шутов не хватает, они еще не всех мировых фриков собрали.

Тихон опять впал в состояние застывшей лужи, а Винтер поднесла ему листок и ручку.

— Вот, держите. Лежите смирно и думайте. Делите длину труб на скорость смыва, вы же всюду лезете, должны знать, сколько их. Рассчитайте, где ваша бесценная челюсть, — Тихон взял бумагу и забылся в расчетах, а математик повернулась к остальным участникам операции. — Здесь их нет. Правильно госпожа Вишневская говорит: унитаз не хранит всякую гадость. Она уже мчится где-то по сливу. Вызывайте аварийку.

— А если они не поедут? — Настя знала привычки городских коммунальщиков и поэтому в успехе немного сомневалась.

— Наша зубная фея чувствует ответственность, — в дискуссию вступила женщина — физик. — Настя, вам не кажется, что вы приносите людям падеж протезов? О вашем утреннем приключению только собаки не лают. Вот идите теперь и звоните. Заинтересуйте их как женщина, если не умеете за прямые обязанности.

Настя побежала в учительскую. С этого момента из школы на пульт аварийной службы посыпались вызовы. Звонили преподавательницы русского, звонил Кондрат, звонила администрация города, потревоженная Назаром, звонил Районо. Через полчаса мастера были на месте. Ребята в спецовках, чеканя шаг, прошли через фойе к месту событий и получили от Амалии Петровны краткую зарисовку проблемы. Сантехник, который робел строгих женщин, решил сразу смягчить ее через результат. Зубы он точно нашел бы на фильтрационной решетке, куда можно было попасть через люк на школьном дворе.

На улице выяснилось, что Поленко и здесь подгадил коллективу: прямо над люком стояла его похожая на бульдога машина. Обойдя автомобиль, ремонтники заметили владельца, вольготно устроившегося на переднем сиденье и даже ухом не ведущего на вежливые призывы убраться с технического отверстия. Главный пролетарий постучал в окно, затем дернул дверь, потому как время аварийки дорого и подороже будет этой буржуйской иномарки.

Хам за рулем не снизошел до ответа простым работягам и получил последнее предупреждение разводным ключом по коленке. Тело откинулось и на бригаду уставились два немигающих застывших глаза.

Хозяин авто был окончательно и бесповоротно мертв.

— Ах, я чувствовала, чувствовала, чем это кончится! Ведь он ясно сказал: «Вы увидите его труп!» — молодая, но уже в классическом пучке и очках, учительница прижимала платок к бледным губам. — Вы понимаете, Назар Никонович — он такой Мефистофель! Он, знаете, бывает, феерически так посмотрит, и все внутри прямо обмирает. И что-то трепещет там, и стучит вот так вот молоточками сердце, понимаете? Вот какую власть этот Калиостро имеет над людьми! А вы спрашиваете: мог ли он убить?

— То есть мог, вы считаете? И про молоточки поподробней, пожалуйста, — Катанин сурово посмотрел на собеседницу.

— Ой, ну что вы, про молоточки — это очень личное! — вспыхнула девица. — Это я вам, не как милиционеру говорю, а как мужчине, по секрету. А так, чтобы до смерти убить, так не мог, нет. Только страсть к нему могла быть смертельной!

Старший оперуполномоченный оторвался от протокола, где час за часом прирастало несуразицы, и пристально всмотрелся в опрашиваемую. Ему вдруг показалось очень странным, что существуют ведь люди, которым женское общество нравится. И они не сбегают в гараж, и не впадают в запой, и даже не ухудшают статистику убийств на бытовой почве. Он, Виталий Катанин, уже не так тянулся к прекрасному. Женский коллектив элитной гимназии за одно утро довел его до дрожи в совсем не слабых коленях, а впереди еще простиралось непаханое поле свидетельниц. Тридцать женщин всех возрастов, убеждений и расцветок спешили поделиться с Катаниным своим внутренним миром, ну и между делом поговорить о чудовищном, ужасном, ах, таком губительном для израненных нервов преступлении в школе.

По существу вопроса сведений поступало не больше, чем могла наплакать канарейка, да и то в ее сушеном варианте. Пересказы местных склок в индивидуальной трактовке помогли бы интерну психиатрии в будущейдиссертации или начинающему султанскому евнуху для развития интриганских качеств, но вот к расследованию их пришить не удавалось. Никто ничего не знал, либо знал, но не то; показания милых дам менялись со скоростью света — в зависимости от того, кто против кого дружит, а твердое алиби было только у самого Катанина, да и в нем опер уже немного сомневался.

Вчерашний день Виталий убил с особой жестокостью к своему психическому здоровью. Он устанавливал личность погибшего, обстоятельств произошедшего и черчение круга причастных лиц. С лицами творилась несусветная чехарда. Аварийная бригада, обнаружившая труп, укрепляла нервы спиртовыми компрессами — строго вовнутрь по пятьдесят грамм каждые полчаса! — и в полном составе ушла на больничный. Лечащий врач запретил опрос их ослабших организмов до полного просветления, а пока против них уже копились улики. Учительница младших классов лично видела, как "человек в синем комбинезоне кричал на труп, оскорблял его и даже грозил какой-то железкой".