Валерий Осинский. - Предатель.

– Скажи, твоя мать не родственница священника Захарии из Ершалаимского Храма? – спросил Андрей.

Йехошуа подтвердил и добавил, как мать рассказывала, будто Захария потерял голос и долго не мог служить. Троюродные братья и встречались в младенчестве. Но Йехошуа не помнил брата.

– Маленький Равви! – с легким удивлением воскликнул Шиман.

– Кифа!

Они обнялись, как старые друзья. Кифа рыбачил, а в голодный год ушел к ессеям. Андрей пришел навестить брата и остался. Их сестра овдовела и вернулась к родителям.

Мужчины снова улеглись.

– Ты должен знать, учитель, в Иудее не все хотят слушать новое, – доверительнее заговорил Шиман. – С мнением Иоанна считаются левиты и книжника храма. Он всем говорит, что ты тот, кто пришел следом за ним и принес свет истины. Поэтому нас слушают в малых городах. Но иных, посланных Иоанном, побили камнями в Хоразине, Вифсаиде, Тире, Сидоне и Капернауме, и прогнали, как мнимых пророков. Старшие городов считают, что мы смущаем народ. Люди не понимают, чего мы хотим? Изгнать римлян? Провозгласить тебя духовным вождем и посадить на место первосвященника?

– Земле Содомской будет отраднее в день суда, чем сим городам, за то, что не послушали слов Небесного Отца, – проговорил Йехошуа. – А что думаете вы?

– Ты хочешь построить новый храм в сердце каждого! – сказал Шиман.

– Блажен ты, Кифа, ибо точно понял меня! – проговорил Йехошуа.

– Он понял. И поняли те, кто несут слово истины. Но тебе самому надо рассказывать слово Божье правоверным, – проговорил Андрей. – Иоанном недовольны в Сепфорисе и Ершалаиме. Говорят, четверовластник ищет его смерти за прежние обиды.

– Сейчас идти в Иудею опасно! – возразил Хизкия.

– А потом будет поздно! Одних слов мало. Надо явить себя и чудо, чтобы правоверные поверили в новое, – упрямо сказал Андрей.

Хизкия недовольно пожевал губами. Йехошуа устало потер прикрытые веки.

– Какое же чудо нужно к тому, что уже сказано? Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения. Может вы хотите, чтобы я, как Иона, был во чреве кита три дня и три ночи? Достанет вам, если три дня и три ночи я буду в сердце земли и восстану живым?

Он насмешливо глянул на старика. Тот молчал. Гости недоуменно переглянулись.

– Ты говоришь о несбыточном, – проговорил Андрей. – По всей стране слышен ропот латинской властью. Они переписали нас, как стадо. Цари забыли завет предков, утопают в роскоши и бесятся от того, что им нечего хотеть. Первосвященники, прикрываясь словом Божьим, живут не по-божьему. Народ видит это и волнуется. Мнимые пророки уже выдают себя за тебя или Иоанна. Пора очистить веру от скверны.

– Ужели так широко распространилось учение? – усомнился Хизкия.

– Даже в Самарии неверные благосклонно выслушали слово Божье, – сказал Шиман.

– Не знаете вы, о чем просите! – сказал Йехошуа. – Доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все. Но как только народ поднимет меч за закон, народ падет от меча, ибо злое никогда не родит доброе, и Ершалаим будет попираем язычниками. Лишь храм в душе невозможно разрушить.

– В затворе симнеона или в тиши библиотеки ты не донесешь живое слово людям. Если Небесный Отец открыл для тебя истину, Он позаботится об остальном, – сказал Андрей.

Хизкия с грустью подумал, что горячий юнец прав, и пришло время расстаться.

– Готовьтесь к дороге, – сказал он. – Но помните, что это путь к смерти!

Накануне отъезда Хизкия позвал Пасхура.

В опрятном симнеоне пахло миррой и тускло горел масляный светильник. Свитки трубками лежали на полках. Эфимеревт, простоволосый, в тунике без рукавов, кряхтя, поднялся из-за низкого стола. Вены на его руках, казалось, сплелись в фиолетовые узлы. Пасхур почтительно, но с достоинством отступил, давая пройти старшему.

– Присмотрись к Шиману, – сказал эфимеревт. – Двое – эллинские полукровки. Да где с окраин найти без изъяна! В этой столице блуда кто не мечен грязной кровью, как бездомный кобель? Шиман предан вере и станет надежным спутником Йехошуа.

Старик протянул Пасхуру исписанный кусок пергамента.

– Выучи и сожги. Сваришь зелье, когда гибель равви станет неизбежна. Достаточно глотка в вино иль воду. Отныне его путь – наш путь. Так предначертано свыше!

Пасхур кивнул и вышел из лачуги эфимеревта.

Бенайя, сгорбившись за дощатым столом, закончил письмо, посыпал пергамент мелом и трижды сдул сор. Пыль облаком взвилась и осела на кустистые брови старика. Он чихнул, высморкался и отер пальцы о грязную тунику. Скрутил и залепил свиток воском. Его худые руки походили на две сухие палки с утолщениями на локтях и в запястьях.

– Отдашь это Ханане, – шамкая, сказал старик Иехуде. Тот едва ступил в тесную конуру, униженно склонился и проворно спрятал свиток в дорожной сумке.

– Как же от тебя смердит, – поморщился Бенайя, сам не любивший мыться, и важно сказал: – Ханан – тесть первосвященника Каифы. В Ершалаиме каждый укажет его дом. Скажешь Ханане – от меня. Я писал ему о старой собаке Хизкии, – голос Бенайи задрожал от злости. – Здесь выписана вся хула арамейского выродка на священные тексты. Ханан знает, что делать с письмом. Расскажешь, как сын лукавого предает веру отцов и совращает народ. Как хочет наслать на правоверных латинян и погубить страну.

– Но разве правоверные не хотят освободиться от язычников? – робко спросил Иехуда скрипучим, словно ржавые петли, голосом.

Бенайя зло посмотрел на молитвенника. От бешенства у него затряслась челюсть.

– Слово арамейского выродка опаснее мечей, коль заговорил такой осел, как ты! Разве у этой шайки есть мечи, чтобы сражаться с латинянами?

– Чего же тогда бояться?

– Пока правоверные едины, народ перетерпит все испытания веры. Но стоит глупым отойти от веры отцов, и лжепророк Ханания, предсказавший правоверным освобождение от вавилонян, покажется агнцем божьим! Лишь у порождений ехидны есть умысел на то, чтобы отравить ум правоверных злым и устроить царство лукавого на земле!

– Расскажешь, что старый пес повсюду разослал гонцов, чтобы смущать правоверных. Хочет возвысить арамейского выродка, чтобы самому занять место первосвященника. С ними заодно Иоанн и иорданские ессеи. Они называют арамейца царем из рода Давидова. А тот поносит ревнителей закона и левитов храма. Грозит разрушить Ершалаимский храм и построить новый! Он против заклания и обряда! Против того, чтоб правоверным для удобства на святом месте продавали скот и меняли языческую нечисть с ликом – на исконные деньги, дабы противной податью не осквернять Вседержителя.

– За такую хулу распнут, как последнего раба! – испугался Иехуда. – Мне не поверят!