Андреа Камиллери - Следы на песке

– И что же, он ее пристрелил? – поинтересовался Аркуа.

– Не понял вопроса.

– Если пристрелил, мы постараемся ее найти, достанем пулю и поймем…

– Что значит «если»? По-вашему, мои люди стрелять не умеют?

– Отвечайте же, Монтальбано, – вмешался начальник. – Он попал в собаку?

– Нет, промахнулся, а повторно выстрелить не смог, пистолет заело.

– Можно мне взглянуть? – невозмутимо спросил Аркуа.

– На что?

– На оружие.

– Зачем?

– Хочу провести сравнение.

Если Аркуа проведет сравнение, выстрелив из этого пистолета, все окажутся в полном дерьме: он, Галлуццо и Фацио. Надо любой ценой этому помешать.

– Спроси в оружейной. Думаю, он еще у них, – сказал Монтальбано.

Потом встал – бледный как полотно, ноздри раздуты, руки трясутся, безумный взгляд – и произнес дрожащим от возмущения голосом:

– Уважаемый начальник, синьор Аркуа глубоко оскорбил меня!

– Полноте, Монтальбано!

– Именно, глубоко оскорбил! А вы были тому свидетелем, синьор начальник! И я прошу вас это подтвердить! Своей просьбой синьор Аркуа поставил под сомнение мои слова. Пистолет в его распоряжении, но и он, синьор Аркуа, в свою очередь, должен быть в моем распоряжении.

Аркуа перепугался, что его и впрямь вызовут на дуэль.

– Но я не имел в виду… – начал он.

– Полноте вам, Монтальбано… – повторил Бонетти-Альдериги.

Монтальбано добела сжал кулаки:

– Нет, синьор начальник, прошу меня извинить. Мне нанесено смертельное оскорбление. Я готов исполнить все ваши приказания. Но если синьор Аркуа потребует оружие моего следователя, вы получите его вместе с моим прошением об отставке. И вытекающим из него публичным заявлением. Всего хорошего.

И прежде чем Бонетти-Альдериги успел открыть рот, чтобы ответить, он развернулся к ним спиной, открыл дверь и вышел, поздравляя себя с успешно сыгранной трагической мизансценой. Он сделал бы блестящую карьеру в Голливуде. Может, даже «Оскара» бы отхватил.

Ему срочно нужно было удостовериться в услышанном. Комиссар сел в машину и поехал к Паскуано.

– Доктор на месте?

– Да, но он…

– Я сам зайду.

В зале, где работал Паскуано, двери были с круглыми стеклянными окошками.

Прежде чем зайти, он заглянул. Доктор мыл руки, халат испачкан кровью. Стол для вскрытий пустовал. Комиссар толкнул дверь.

Завидев его, Паскуано разразился проклятиями:

– Чтоб вам пусто было! И здесь будете меня преследовать? Располагайтесь на столе, я мигом вас обслужу! – И схватил костную пилу.

Монтальбано попятился – с Паскуано лучше перебдеть.

– Доктор, да или нет – и я уйду!

– Клянетесь?

– Клянусь. Покойнику из Спиноччи делали трепанацию черепа или вроде того?

– Да, – ответил Паскуано.

– Спасибо, – ответил комиссар, спешно ретируясь. Теперь у него было необходимое подтверждение.

– Ай, синьор комиссар! Я вам сказать хотел, что…

– Потом скажешь. Срочно вызови ко мне Фацио и ни с кем не соединяй! Меня ни для кого нет!

Бегом явился Фацио:

– Что такое, комиссар?

– Входи, закрой дверь и садись.

– Слушаю.

– Я знаю, кто этот покойник из Спиноччи.

– Правда?!

– Гуррери. А еще я знаю, кто его убил.

– Кто?

– Галлуццо.

– Вашу ж мать!

– Вот именно.

– Так мертвец – Гуррери? Значит, он один из тех двоих, что в понедельник собирались спалить ваш дом.

– Да.

– А вы уверены?

– На все сто. Доктор Паскуано сказал, что нашел следы операции на голове, трехлетней давности.

– А вам-то кто сказал, что покойник – Гуррери?

– Никто. Сам догадался. – И рассказал о встрече с начальником и Аркуа.

– Выходит, мы в полном дерьме, комиссар, – заключил Фацио.

– Нет, мы близки к тому, но еще не окунулись.

– Но если доктор Аркуа будет настаивать, чтобы ему выдали пистолет…

– Это вряд ли. Начальник, скорее всего, велит ему оставить эту затею. Я там такую сцену закатил! Но… Слушай, мы ведь оружие на ремонт в Монтелузу сдаем, верно?

– Да.

– А пистолет Галлуццо уже отослали?

– Нет еще. Я случайно сегодня утром заметил. Хотел сдать пистолет агента Феррары, его тоже заело, но ни Туртуричи, ни Манцеллы не было на месте, а они отвечают…

– Этот гондон Аркуа не станет просить у меня оружие. Я ведь сказал, что его заело, он проверит все пистолеты, которые прибудут из нашего участка. Нам надо обязательно поиметь его до того, как он поимеет нас.

– И как же?

– Есть одна мыслишка. Пистолет Феррары еще у тебя?

– Да.

– Погоди-ка, я позвоню кое-куда.

Поднял трубку:

– Катарелла! Дозвонись синьору начальнику и соедини меня с ним.

Соединили сразу, и он включил громкую связь.

– Слушаю вас, Монтальбано.

– Синьор начальник, прежде всего хочу сказать: я глубоко сожалею, что позволил себе сорваться в вашем присутствии и…

– Рад слышать…

– А еще я хотел сообщить, что высылаю синьору Аркуа запрошенное оружие…

Запрошенное оружие. Звучит неплохо.

– …чтобы он произвел любые проверки, какие сочтет нужными. Еще раз простите меня, синьор начальник, и примите мои самые искренние…

– Принимаю, принимаю. Рад, что у вас с Аркуа все разрешилось благополучно. До свидания, Монтальбано.

– Мое почтение, синьор начальник. – Повесил трубку.

– И что вы собираетесь делать? – спросил Фацио.

– Возьми пистолет Феррары, вынь из барабана два патрона и смотри не потеряй. Скоро они нам пригодятся. Потом положи пистолет в коробочку, красиво упакуй и отвези Аркуа с моими наилучшими пожеланиями.

– А что мне сказать Ферраре? Если он не сдаст сломанный пистолет, ему не выдадут другого.

– Пусть тебе в оружейной выдадут пистолет Галлуццо, скажи, что он мне нужен. И скажи им, что пистолет Феррары тоже у меня, пусть выдадут ему другой. А если Манцелла и Туртуричи потребуют объяснений, я им скажу, что сам хочу отвезти пистолеты в Монтелузу и устроить там разнос. Главное – потянуть время, буквально три-четыре дня.

– А с Галлуццо что будем делать?

– Если он в конторе, пришли его ко мне.

Через пять минут явился Галлуццо:

– Вызывали, шеф?

– Садись, убийца.

Закончив беседовать с Галлуццо, он взглянул на часы: слишком поздно, наверняка Энцо уже прикрыл лавочку.

Тогда комиссар решил, не теряя времени, сделать последний оставшийся шаг. Взял фото Гуррери, положил в карман, вышел, сел в машину и поехал.

Виа Никотера была не совсем улицей, а скорее узким и длинным проулком в квартале Лантерна. Под номером тридцать восемь значился обветшалый двухэтажный дом с запертым парадным. Напротив – овощная лавка, видимо дона Миникуццу, закрытая в этот час. Жильцы дома разорились на домофон; он нажал кнопку у таблички с надписью «Гуррери». Спустя мгновение раздался щелчок открывающегося замка, хотя его так и не спросили, кто там.