Лана Прозак - Очищение

– Иди на свет…

– Иди вперёд… Не сдавайся, Ева…

– Я здесь с тобой, – тот самый голос заставил Еву обернуться и посмотреть на свет. – Вспоминай. Я здесь с тобой.

– Ева, не бойся… – шептали они.

– Ты уже готова, пришло время…

– Иди, Ева, открой тайну… Открой дверь.

– Там всё, что ты хотела узнать…

– Просто открой дверь, Ева… Не поддавайся тьме.

– Ты должна бороться, Ева, ты должна всё знать… Вспоминай…

– Вспоминай, Ева… Очищение…

И она побежала. Она бежала на свет, вырывающийся из-под двери и зовущий её. Она бежала, разрывая руками мрак, бежала к истине. Каждый шаг утопал в тумане, каждый шаг заволакивала рассеянная темнота собственных воспоминаний. Но она боролась, страдала, мучила, истязала себя, не обращая внимания на остающиеся шрамы от обжигающих щупальцев. Она решила сражаться, и теперь ничто не могло её остановить. Ева открыла дверь.

Свет стал абсолютным.

Такой яркий, тёплый, мерцающий на её ресницах свет лета, пробивающийся сквозь занавески окна в детской комнате. Пахло лавандой и яблоком. Маленькое трёхлетнее существо сидело и играло в лего на полу, с умным видом собирая композицию из ярких кубиков, а рядом стояла она, та, от которой пахло яблоками и лавандой.

Мама стояла у зеркала, встроенного в дверцу шкафа, и втирала в руки крем. Маленькая Ева сидела рядом и играла с игрушками.

– Евочка, ты помнишь, что надо сказать папе, когда он придёт?

– Да! Папа, с днём лождения!

– Да, родная, и что ещё? – мама поправила непослушные длинные вьющиеся волосы и постаралась заправить их за ушко, но они снова выбились и легли так, как удобно им.

Её волосы всегда пахли спокойствием. Ева вспомнила, как, сражаясь с детскими монстрами, убегала из детской и ложилась в родительскую кровать, укутавшись в красивые, пусть и плохо покрашенные, рыжие, но мягкие и тёплые волосы.

– Ева?

– Обнять папу!

– Умничка, родная.

Ева улыбнулась. Родная – слово, которое она любила больше всего.

Свет изменился. Всё ушло и перевернулось. Был вечер. Теперь она сидела в зале их квартирки, стараясь надеть узкое платье на куклу Синди, которое было на два размера меньше самой куклы, и уже начинала нервничать, пока тихие голоса родителей не отвлекли её от бестолкового занятия.

– Саша, успокойся, ты не обязан сейчас туда ехать! – голос мамы казался очень встревоженным.

– Белка, ты не понимаешь, он мой друг! – папа старался не кричать, зная, что Ева в зале и может услышать.

– Пожалуйста, останься дома!

– О чём ты говоришь? У меня у друга в части новобранец убил двух сослуживцев, забив каждому из них в ухо карандаш, а я не поеду его поддержать? Бел, я не могу. Пойми!

– Да тише ты! Вдруг Ева услышит.

На тот момент Ева не знал, что такое смерть, и тем более не понимала, как можно умереть от карандаша. У неё было много карандашей, и все они были друзьями. Ева решила проверить. Она отбросила куклу и пошла в свою комнату, где лежали карандаши. Взяв один, она принялась отважно ковырять им в ухе, но непонятная смерть не приходила. Потом забежала мама и стала кричать.

Свет изменился. Наваждение ушло. Теперь свет был золотым, играющим в остатках листвы осенних деревьев. Они шли по аллее, наполненной осенним воздухом счастья. От него пахло силой. Он крепко сжимал руку Евы, и ветер доносил ароматы апельсина, заискивающего с ванилью и нутом. Пахло папой.

– Пап, а что такое смерть?

Мужчина поперхнулся мороженым.

– Это ты лучше у мамы спроси.

– Нет. Я лучше спрошу у тебя. Это ты говорил о смерти, значит, ты и знаешь лучше!

– Ладно. Что ты хочешь знать о смерти?

– Всё! Она интересная?

– Нет, она очень плохая и может настигнуть в любой момент.

– И меня? А когда она меня настигнет? Я пыталась приманить её карандашом, как твой друг, но она не пришла.

– Ева! Что ты говоришь? Это очень плохо, смерть плохая и тебя никогда не поймает!

– Почему она плохая? – Ева обиделась. – А если с ней подружиться и сказать, что она хорошая? Может, она перестанет всех обижать?

– Нет, не перестанет!

– Почему?

– Ева! Потому что есть плохие люди, которые вызывают смерть, и только из-за них она появляется!

– Плохие люди? Плохие люди делают смерть? Как твой друг с карандашами? А-а-а, я всё поняла, папа.

– Что? – недоверчиво и смущённо спросил папа.

– Твой друг с карандашом вызвал смерть только потому, что был плохим, да? Если я буду пихать в уши карандаши, то я не умру, так как я хорошая!

– Нет, – папа остановился и обнял Еву. – Послушай меня. Нельзя запихивать в уши карандаши. Нельзя!

Ева начала плакать и выбиваться из объятий. Она не хотела плакать, но делала это специально, чтобы привлечь внимание окружающих.

– Успокойся, Ева! Ты умная девочка, – он схватил дочь за плечи и потряс. – Ты очень умная, давай это будет нашим секретом?

Ева любила секреты и, замолчав, протёрла глаза и стала внимательно слушать.

– У человека есть мозг и… Ох… Если его повредить, то человек может умереть или стать инвалидом. Так вот, твоё ушко находится слишком близко к мозгу, и если ты слишком глубоко запихнёшь в него карандаш, то поранишь свой прекрасный мозг и перестанешь двигаться, как Сашка из соседнего двора. Ты же не хочешь быть как Сашка?

– Нет, – Ева покачала головой, продолжая вытирать слёзы. – Я не хочу переставать двигаться.

– Умничка. Только маме не говори.

– Наш секрет, папочка.

Свет изменился. Он превратился в сумрак с запахом перегара и желчи. Теперь на неё смотрело измождённое лицо мамы с уставшими глазами, полными скорби и горя.

– Ева, твой папа умер, теперь он – твой отец.

Отец… Для девочки разница между словами отец и папа обусловлена бездной. Отец – это слово, выкованное на наковальне безразличия, то, что никогда не познает любви. Папа – это слово, созданное безусловной любовью, ради которого стоит умереть, обнимая последний раз. Но это слово забрали у Евы, и осталось только «отец». И этот отец пропах сигаретами, грязными джинсами своих друзей, на которых так часто сидела Ева, и отстриженными волосами мамы. Больными безутешными глазами мамы. Он пах мерзостью, дешёвым алкоголем и гнилыми зубами.

Свет изменился. Он превратился в ночь страданий и криков. Он превратился в стоны в подушку. Он превратился в стенания и кровь. Он превратился в ту ночь.

Сейчас она помнила.

В ту ночь она сидела на втором этаже ветхого дома и смотрела сквозь перила лестница на первый этаж. Мама ходила по прихожей, теребя свои отрезанные волосы и разговаривая с кем-то по домашнему телефону.

Как бы Ева ни хотела, она не могла вспомнить разговора с загадочным собеседником. Но всё прервалось, когда во входной двери появился «отец». Он, как всегда, был пьян.