Лана Прозак - Очищение

– С кем ты разговариваешь?! – он изрыгал ненависть. – Ты что, решила воспользоваться телефоном, за который плачу я, чтобы с любовником поговорить?

– Нет, дорогой, – мама как всегда натянула улыбку и притворное спокойствие. – Я с подругой…

– С подругой? Ха-ха, а где твой выродок, которого я обеспечиваю?

– Она спит.

– Спит? Сейчас я её разбужу своим красавчиком! Выросла уже!

– Мразь. Я тебе не позволю.

– Что ты сказала?

– Я сказала…

Он не дал ей договорить. Кулак. Удар по лицу. Потом ещё один и ещё. Она упала на пол и поползла. Она хотела спастись, но было поздно. Он оседлал её и, схватив за остатки когда-то красивых волос, повернул лицом к себе. Удар. Одной рукой он держал ей шею, а другой наносил удары так, чтобы она не смогла отвернуться. Удары один за другим сыпались на лицо, пока от его кулака не стали отлетать ошмётки её кожи. Он устал. Отчим встал и пошёл на кухню, чтобы достать из холодильника холодного пива. Ева слышала, как он пьёт, и каждый глоток вызывал в ней приступы рвоты. Потом он вернулся и снова сел на обездвиженное тело мамы. Удар. Ева насчитала около двадцати ударов, до того как лицо мамы превратилось в кровавое месиво.

Всё, что Ева сделала за это время – это сидела и считала удары. Внутри всё кричало: встань, не позволяй, защити! Но тело сковало страхом, не давая возможности пошевелиться. Она просто сидела и смотрела, как маму убивает пропахший перегаром маньяк. В тот момент всё изменилось. Она стала плохой. Она решила приманить смерть. Осталось только дождаться сна.

Ева встала с пола и ушла в свою комнату. Она слышала, как отчим поднялся по лестнице и ушёл в свою спальню. Она слышала, как он захрапел. Настало её время. Время семилетнего ребёнка, который увидел смерть мамы, и в этот момент перестал им быть.

Она, словно мышка, зная каждую скрипучую лесенку, спустилась вниз, подошла к маме настолько близко, насколько позволяла расползающаяся лужа крови около её головы. Стараясь не наступить на кровь, она дотянулась до трубки телефона и услышала прерывистые гудки. Девочка бросила трубку, и та словно маятник начала раскачиваться у тела. Мама не шевелилась, она молча лежала на полу, поглощённая бурой жидкостью.

Ева зашла на кухню, тихо открыла дверь подсобки, где хранились инструменты отчима, и взяла молоток и гвоздь. Самый большой гвоздь, что там был.

Она зашла в комнату к «отцу», бесшумно прикрыла за собой дверь и встала над его кроватью, держа в руке молоток и гвоздь. Он так удобно лежал на левом боку. Ева забралась на кровать и поднесла гвоздь и молоток к уху отчима. Ей было нечего терять. Она хотела, чтобы он перестал двигаться.

Удар. Он не проснулся, даже не пошевелился. Ещё удар молотка по гвоздю. Отчим спал. Она била по шляпке гвоздя изо всех сил, раз за разом поднимая в воздух тяжёлый инструмент. В этот момент в мыслях не было ничего, кроме выдуманной молитвы: «Смерть, приди. Смерть, приди. Пусть он перестанет двигаться».

Ева била по гвоздю до тех пор, пока его шляпка полностью не скрылась в ухе. Он не шевелился. Когда всё закончилось, она села около кровати и схватила руками колени, повторяя: «Смерть, приди. Смерть, приди. Приди. Я плохой человек, я призываю тебя».

Время остановилось – час или десять минут? Сколько прошло времени, прежде чем она услышала голос, зовущий её: «Ева! Ева! Чтоб тебя. Что здесь произошло? Ева, ты жива?». Она не шевелилась. Маленький напуганный зверёк притаился в своём убежище. Снизу доносились звуки шагов, заскрипела лестница. Ещё мгновение. Дверная ручка заскрипела, и в комнату вошёл Астов.

– Ева! Ты жива. Слава богу! Я здесь с тобой! – он подошёл к отчиму и дотронулся до его шеи. – Что? Кто? Ева, это ты сделала? Что ты сделала, Ева?! – она молчала. Пустые глаза девочки смотрели на гостя, не выражая ничего. Огонёк в них потух. – Хорошо… Хорошо. Я обещал. Ева, я здесь с тобой! Я всё исправлю, хорошо? Я здесь с тобой! Я тебя сейчас отнесу в твою спальню. Да?

Ева не отвечала и не шевелилась, в этот момент она впала в транс, который продлится всю оставшуюся жизнь.

Астов взял девочку на руки и поцеловал в лоб. Он нёс обессиленное маленькое тело в детскую, непрерывно повторяя одну и ту же фразу: «Я здесь с тобой». Ева не сопротивлялась. Он посадил её в шкаф и закрыл дверь снаружи на ржавый шпингалет. Она не испугалась.

– Ева, мы поиграем в прятки. Хорошо? Ты там сейчас прячешься, а когда услышишь голоса других людей, то начни стучать и кричать. Хорошо?

Ева молчала.

– Я скоро вернусь…

Она сидела в шкафу, слушая удаляющийся голос Астова. Потом его голос стих, и на смену ему пришли новые голоса.

– Больно?

– Страшно?

Они шептали всё громче:

– Вставай. Ты не та маленькая Ева, ты выросла, пора.

– Просыпайся, Ева!

– Спасай! Проснись!

– Проснись! Проснись! Проснись!

– Ты должна нам! Ева!

– Не бойся боли.

– Твоя стихия – боль, вставай!

Ева открыла глаза. Сознание постепенно прогоняло сон, нерешительно показывая реальность.

Оранжевый свет, наполненный мерцающими отблесками, заполнял незнакомое помещение. Тени, отбрасываемые прикреплённой к низкому потолку лампочкой, играли на покрытых полиэтиленовой пленкой стенах и полу. Лампочка словно маятник раскачивалась на проводе, наполняя глухую тишину треском нити накаливания и скрипом.

Действительность обрушилась на Тайнову миллионами острых осколков боли. Кровь пульсировала в венах, беснующимся потоком разрывая стенки черепа. Тайнова инстинктивно попыталась поднять руку, чтобы прикоснуться к голове, но та не подчинилась, тогда Ева постаралась поднять другую руку, но ничего не произошло. Боль уступила место страху. Инстинкт самосохранения, впрыскивая в кровь адреналин, развеял последние нотки полусна, заставляя включиться разум.

Тайнова осмотрела себя. Она сидела в кресле, больше походившем на электрический стул, прикованная по рукам и ногам пластиковыми наручниками. Ева стала судорожно вспоминать события, происходившие утром до того, как она очнулась здесь. В затуманенном разуме всплыли гаражный кооператив, телефонный разговор, незнакомый голос, удар, а затем пустота. В помещении, напоминающем подвал, никого не было или был, но она никого не видела. Стараясь оценить бедственность своего положения, Ева осмотрела подвал.

Стены и пол обиты звукоизоляционным материалом, сверху покрыты пленкой. Справа от неё стоял длинный стол с аккуратно разложенными на нём хирургическими инструментами. В дальнем левом углу стояла небольшая ванна, в ней лежало нечто, завернутое в белую простыню, силуэт напоминал тело человека и походил на то, что они ночью обнаружили в шкафу.

Только сейчас Ева ощутила легкий запах гниющей плоти с примесями запаха крови. Преодолев приступ тошноты, Тайнова повернула голову и увидела около левой стены медицинскую кушетку, застеленную полиэтиленом, на котором лежало обездвиженное тело женщины, прикованное к кушетке массивными коричневыми ремнями. Под кушеткой стояло несколько металлических тазов. Девушка была полностью обнажена, и у неё во рту находился кляп, прижатый ремнём. Жертва была ещё жива. Ева видела, как из её глаз обречённо катились слёзы и капали на клеёнку. Это была Мария. На полу со стороны изголовья кушетки Тайнова заметила стопку из аккуратно сложенных простыней. Антураж всего помещения напоминал комнату пыток, и, скорее всего, оно ею и являлось. Она угодила в ловушку, и в этом только её вина. Оставалось понять, как выбраться отсюда живой.