Нора Робертс - Обнаженная смерть [Потрясающий мужчина]

Ева сделала знак Ричарду, тот поднялся и отошел в сторону, а она заняла его место и взяла ледяную руку Кэтрин.

— Вы просили у меня помощи. И я вам помогу.

— Не выйдет! Ни у кого ничего не выйдет. Напрасно я звонила! Лучше не выносить это за пределы семьи. У меня есть муж, маленький сын. — Ее глаза наполнились слезами. — Я обязана их защитить.

— Мы сделаем это за вас, — твердо произнесла Ева. — Вас мы тоже защитим. А вот защищать Шерон было поздно. Вам не в чем себя винить.

— Но я не попыталась это предотвратить, — прошептала Кэтрин. — Может быть, я даже обрадовалась, что он оставил в покое меня…

— Я сумею вам помочь, миссис Дебласс. Я обеспечу защиту вам и вашей семье. Скажите, кто вас насиловал.

— Боже, что вы такое говорите?! — простонал Ричард.

— Спокойно! — сурово оборвала его Ева. — С тайнами покончено.

— Тайна… — пролепетала Кэтрин. — Это должно было остаться тайной.

— Перестаньте! Вы прекрасно знаете, что такие тайны причиняют нестерпимую боль. Они заползают в душу и поедают ее изнутри. Человек живет в страхе, считает себя кругом виноватым. А тот, кто заинтересован в сохранении этой тайны, пользуется его страхом, стыдом, чувством вины. Единственный способ с этим справиться — все выложить. Скажите мне, кто вас насиловал!

Кэтрин перестала дышать. Ее взгляд, полный ужаса, был устремлен на брата. Ева решительно повернула ее к себе.

— Смотрите на меня. Только на меня! Отвечайте: кто вас насиловал? Кто насиловал Шерон?

— Мой отец! — выкрикнула Кэтрин, раздираемая болью. — Отец, отец, отец! — Она закрыла лицо ладонями и разрыдалась.

— Господи! — Элизабет выронила поднос с посудой, кофе пролился на дорогой ковер. — Господи, моя девочка!

Ричард кинулся к ней и схватил в охапку, не давая упасть.

— Я его убью! Убью! — Он зарылся лицом в волосы жены. — Бет, о, Бет…

— Помоги им, как сумеешь, — прошептала Ева Рорку.

— А ты грешила на Ричарда, — тихо упрекнул ее Рорк.

— Что правда, то правда. — Она подняла на него пустые глаза. — Я думала, что виноват отец Шерон. Наверное, мне просто не хотелось верить, что эта дрянь может испакостить не одно, а целых два поколения!

Рорк стиснул зубы. Сейчас его побледневшее лицо походило на гипсовую маску.

— Так или иначе, Деблассу крышка.

— Помоги своим друзьям, — повторила Ева. — А мне надо работать.

Она позволила Кэтрин выплакаться, хотя хорошо знала, что слезами не залечить такую рану. Ей очень помогало сознание того, что Рорк рядом. Он, как мог, успокоил Элизабет и Ричарда, а потом распорядился, чтобы слуга собрал разбитую посуду. Наконец Элизабет пришла в себя настолько, что смогла снова заказать кофе. Она сама принесла Кэтрин чашку и тщательно закрыла дверь в холл.

— Вот, милая, попей.

— Простите меня… — Кэтрин обхватила чашку трясущимися пальцами, чтобы согреть их. — Простите! Я думала, что этому пришел конец. Я заставила себя поверить, что все позади! Иначе я не смогла бы жить…

— Миссис Дебласс, я должна узнать все. Вы меня слышите? — Ева дождалась, пока Кэтрин обратит на нее внимание. — Вы понимаете, что я записываю наш разговор?

— Вы ничего не сможете с ним сделать! Он очень влиятелен, никто не в состоянии ему помешать…

— Я помешаю. Вы ведь потому и позвонили мне, что почувствовали: я сумею его остановить.

— Он вас боится, — прошептала Кэтрин. — Боится! Уж я-то знаю. Он вообще боится женщин. Потому и мучает их. Я уверена: он дал нашей матери какое-то средство, чтобы она погрузилась в кому. Отец боялся, что мама заговорит: она ведь все знала.

— Ваша мать знала, что отец вас совращал?

— Знала. Делала вид, что не знает, но я все понимала по ее глазам. Она ничего не хотела знать, стремилась к покою и порядку, чтобы можно было устраивать приемы, продолжать жить как жена сенатора… — Кэтрин прикрыла ладонью глаза. — Каждый раз, когда он приходил ко мне ночью, на следующее утро я видела: она знает. Но если я пыталась заговорить с ней об этом, она делала вид, будто не понимает, о чем речь. Она твердила мне: «Перестань выдумывать, будь хорошей дочерью, уважай свою семью».

Кэтрин убрала от лица руку, взяла обеими руками чашку, но пить не стала.

— Когда я была еще маленькой, семи-восьми лет, он приходил ко мне ночью и… трогал. Твердил, что в этом нет ничего плохого: мол, он — папа, а я должна изображать маму. Он называл это игрой, тайной игрой. Он приказывал мне… трогать его. Мне приходилось…

— Не обязательно все называть своими именами, — сказала Ева, видя, что Кэтрин снова бьет дрожь. — Говорите то, что можете.

— Ему нельзя было не подчиниться. Он был в нашем доме всесильным. Правда, Ричард?

— Да, — Ричард сжал руку сестры. — Почему ты мне ничего не говорила, Кэт?

— Потому что мне было стыдно и страшно! А мама отворачивалась… Я думала, что обязана ему повиноваться. — Она судорожно глотнула. — А когда мне исполнилось двенадцать лет, родители устроили праздник. Друзья, огромный торт, пони… Помнишь пони, Ричард?

— Помню. — По его щекам бежали слезы. — Я все помню.

— В ту ночь он пришел ко мне снова. Он сказал, что я уже взрослая и что у него есть для меня подарок — особый подарок. Сказал и изнасиловал! — Кэтрин закрыла лицо руками и стала раскачиваться. — В этом заключался его особый подарок. Я умоляла его перестать, потому что мне было больно. Я была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, что происходит нечто ужасное. Я чувствовала, что вот-вот потеряю сознание. Но он не останавливался. Потом он приходил еще и еще. Так продолжалось год за годом, пока я не уехала. Я выбрала колледж как можно дальше от дома, чтобы он не мог до меня дотянуться. Я твердила себе, что этого не было. Не было, не было, не было…

Я хотела построить нормальную жизнь. Вышла замуж, потому что думала, что это принесет мне безопасность. Джастин всегда был добр и нежен. Он никогда меня не обижал. Но я не говорила ему правды: боялась, что, узнав, он станет меня презирать. Я снова уговаривала себя: этого не было, не было, не было…

Кэтрин опустила руки и взглянула на Еву.

— Иногда я даже начинала в это верить. Я уходила с головой в работу, в семью. Но, очнувшись, понимала, что теперь он делает то же самое с Шерон. В такие минуты я хотела ей помочь, только не знала как. А потом снова отталкивала от себя реальность, как раньше это делала моя мать. И вот теперь он убил Шерон. Боже, скоро он убьет меня!

— Почему вы считаете, что это он убил Шерон?

— Она была не такой слабой, как я. Она превратила это в оружие против него. Однажды я слышала их ссору. Это было на Рождество. Мы все съехались к нему — изображали дружную семью. Я видела, как они вдвоем проследовали к нему в кабинет, тайком двинулась за ними и замерла у двери. Он был взбешен, обвинял ее в том, что своим образом жизни она издевается над всем, что ему дорого. Она сказала: «Это ты сделал меня такой, мерзавец!» У меня потеплело на душе от этих ее слов, я чуть не захлопала в ладоши: наконец-то ему дают отпор! Шерон угрожала, что выдаст его, если он не будет ей платить. Она предупредила, что у нее все записано, ни одна грязная подробность не осталась без внимания. «Так что раскошеливайся, любимый дедушка!» Они ругались, обзывали друг друга, а потом…