Владимир Турунтаев - Проба на киллера

— Ну, и как вы оказались во дворе школы? — спросил он, когда с Уральских рабочих свернули на улицу Индустрии.

— Вон там арка, — показал Ушаков пальцем.

Прошли через арку, затем пересекли двор жилого дома. Неширокая тропинка вывела их к спортивной площадке, за которой виднелось длинное одноэтажное здание школьных мастерских с высоким крыльцом.

У торцовой стены мастерских Ушаков нерешительно остановился.

Справа, на некотором отдалении, высилась темная молчаливая махина школы, впереди едва просматривалась какая-то хозяйственная постройка, угадывался забор, подле которого вырисовывался силуэт частного гаража, а перед ним — та самая яблоня.

Еще совсем недавно ярко светившая луна спряталась за грозовыми тучами, которые набежали внезапно и уже закрыли все небо. Где-то на западе посверкивали молнии.

Взгляд Ушакова зацепился за силуэт ближней яблони.

— Уже горячо, — поощрительно кивнул Игорь.

— Нет, — засомневался Ушаков и прошел вперед. Оглядел асфальтовую полосу между боковой стеной мастерских и линией яблонь. — Тут вот он стоял, на асфальте. И… Ну, как будто не знал, куда ему надо.

— А вы подскочили к нему и стали избивать?

Ушаков помотал головой.

— Не сразу. Сперва Никола к нему подошел, Северцев. И… Ну, сперва он попросил закурить, а потом уж ударил.

— А дядька, что, не дал ему закурить?

— Нет. Вообще-то я не слыхал, что он сказал. Я далеко стоял.

— Начинал кто, Северцев или ты?

— Никола! — сказал Ушаков. — Он всю дорогу лез вперед!

— Не скажи! На меня, например, первым кинулся кто-то другой.

Ушаков смущенно засопел. Немного подумав, объяснил:

— Потому что в этот раз его не было. Еще в то воскресенье уехал.

— Сразу после субботнего налета? И куда, интересно?

— На Кубу, что ли.

— Куда-а?!

— У него там бабушка умерла. Он на похороны поехал.

— Ладно, — Игорь махнул рукой. — Теперь этот, который метр с кепкой… Как его фамилия?

— Паклин. Ваня Паклин.

— А четвертый?

— Рудик Худобин.

— Значит, мужчина упал на колени, — продолжил Игорь разговор. — Кто накинул ему на шею удавку?

Ушаков дольше обычного разглядывал свои кроссовки.

— Ну… Никола зашел сзади… — он опять надолго замолчал, затем все же попытался закончить начатую фразу: — И это… Это… — однако дальше никак не выговаривалось.

— Накинул ему на шею удавку и стал душить, — подсказал Игорь. Чем же душил Северцев мужчину?

— Руками… Нет, этим… Этим… и наконец разродился: — Бинтом!

— Так, все верно, — поспешил согласиться Игорь. — Одно только неясно: откуда у него взялся бинт?

— Ну, он… Это…

— Кончай мямлить! Говори понятно!

— Ну, он еще дома руку себе перебинтовал. А тут бинт размотался, он и…

— Что у него было с рукой?

— Ничего. Просто перебинтовал. Ну… Иногда можно повредить руку. Когда бьешь. Если по чему-нибудь твердому.

— Понятно, — сказал Игорь. — А потом куда бинт девался?

— Ну, Никола его бросил.

— Куда? Может, на яблоню закинул?

— Ну, может. Наверное.

— Так, бинт Северцев закинул на яблоню. А что мужчина?

— Он лежал. Ну, не совсем, мы его посадили.

— Куда посадили? Покажи место.

Ушаков покрутил головой и, наконец, остановил взгляд на крыльце мастерских.

— Тут, кажется…

Такой ответ Игоря не удовлетворил.

— Точно помнишь, что у крыльца? А может, вы его под яблоню посадили?

Подумав, Ушаков согласился:

— Может, под яблоню.

— И он что, хрипел?

— Ну, сперва хрипел. Потом стал получше дышать.

— Когда уходили, он сидел? Или как?

— Сидел. Может, потом лег.

Светало. Игорь переписал адреса остальных подростков и напоследок строго-настрого наказал Ушакову: чтоб в девять утра, как штык, был в милиции.

— Спросишь Горелова.

По дороге к дому его стали одолевать сомнения: надо ли было отпускать парня? Может, следовало позвонить Горелову, поднять с постели и доложить о задержании «ковбоя»? Скромненько так: дескать, случайно все вышло.

Но что сделано, то сделано. Придет Ушаков, никуда не денется. Может, и Коротышку с собой приведет. Ведь они не знают, что у ментов против них ни свидетелей нет надежных, ни улик, а их жертва тоже ничего уже не сможет сказать.

Самое умное, что сейчас мог сделать Игорь — это прийти домой и минут сто двадцать покемарить. А будет день — будет и пища.

Не успел Горелов явиться утром на дежурство, как тут же выехал по сигналу на квартирную кражу. Игорь вошел уже в опустевший кабинет. Сидя за столом, он некоторое время стоически боролся с одолевавший его дремотой и, в конце концов, не заметил, как погрузился в тяжелый полусон-полубред: ему казалось, что он продолжает бодрствовать, только почему-то уже не в кабинете, а в какой-то грязной забегаловке, за столом, уставленным пустыми пивными кружками, а напротив него сидит Ушаков в обнимку с Танюшкой, скалит зубы, а Танюшка все повторяет и повторяет как заведенная: «Хорош!.. Хорош!..». И голос у нее грубый, прокуренный.

Кто-то тряс его за плечо.

— Хорош!.. Хорош!..

Игорь поднял голову и с трудом разлепил глаза. Увидев Горелова, спросил:

— Сколько времени?

— Четверть одиннадцатого. А ты чего это в субботу приперся? Дома, что ли, не спится? Мне ты пока не нужен.

Игорь поднялся из-за стола и провел по лицу ладонями.

— Все спокойно? — спросил он. — «Ковбои» больше не возникали?

— Пока нет, — ответил Горелов и не удержался, подколол стажера: — Пережидают, пока ты не устанешь их ловить.

— А!.. — отмахнулся Игорь. — У тебя все шуточки.

Домой он отправился в полном расстройстве чувств. А буквально через несколько минут после того, как он покинул здание милиции, Горелову позвонили из дежурной части:

— Тут парень тебя спрашивает!..

Высокий, превосходно сложенный, одетый в «фирму», Ушаков мог бы послужить фотомоделью для обложки какого-нибудь молодежного журнала, если бы не напряженное, тоскующее выражение лица, не закушенный край нижней губы и не пугливо бегающий взгляд голубых, опушенных белыми ресницами глаз.

Профессиональным нюхом Горелов сразу почувствовал (хотя и боялся поверить такой неожиданной удаче), что перед ним топчется собственной персоной тот самый «ковбой». Ни о чем не спросив парня, словно боясь спугнуть наваждение, молча кивнул, приглашая следовать за собой.

Когда вошли в кабинет, парень опустился на стул перед столом оперативника. Бескровные губы его дрожали крупной дрожью, словно после купания в проруби, и рот кривился, некрасиво расквашиваясь. Тоскующий взгляд шарил вокруг, не задерживаясь ни на одном предмете, а пальцы опущенных на бедра рук конвульсивно сплетались и расплетались в ускоряющемся темпе.

— Ну-ну, старик, расслабься! — дружелюбно посоветовал ему Горелов. — Ты ж, поди, не новичок в спорте, знаешь, как это делается. С чем пришел-то?