Иэн Рэнкин - Битая карта

— Позвольте вас спросить о последней вечеринке в «Гнезде глухаря»?

— Что вы хотите знать?

— Для начала — кто там присутствовал.

Необходимость включить память, похоже, немного протрезвила Джека. Хотя он и не смог почти ничего добавить к тому, что уже сказал Барни Байерс. Вечер прошел за пьяными разговорами, утром пешком прогулялись до ближайшего холма, обедали в «Вересковом доме», а потом разъехались по домам. Единственное, о чем сожалел Джек, так это о том, что пригласил Хелен Грейг.

— Не думаю, что кто-то из нас предстал перед ней в достойном свете. Барни показывал слоника, ну, знаете… [37] Английское выражение «do elephant impression» означает вывернуть карманы брюк и расстегнуть ширинку: карманы изображают слоновьи уши, а то, что между ними, — хобот.

— Да, знаю.

— Хелен отнеслась к этому с юмором, но все же…

— Она милая девочка, верно?

— Моя мать хотела бы, чтобы я на такой женился.

Моя тоже, подумал Ребус. Виски развязало Джеку не только язык, но и прежний акцент. Внешний лоск сходил с него, а под ним все яснее проглядывала черная кость — типичный парень, каких можно встретить в Керколди, Левене, Метиле.

— Эта вечеринка состоялась недели две назад?

— Три. Мы вернулись, провели здесь пять дней, когда Лиз решила, что ей нужно развеяться. Собрала чемодан — и привет. Тогда я и видел ее в последний раз…

Он поднял кулак и обрушил его на мягкую обивку дивана, почти беззвучно и не оставив следов.

— За что они меня? Я лучший член парламента, какой когда-либо был в этом округе. Не верьте мне на слово, поговорите с людьми. Зайдите в шахтерскую деревню, на ферму, на завод, посетите какое-нибудь занюханное чаепитие вечерком. Они все говорят: молодец, Грегор, продолжай в том же духе. — Он снова поднялся на ноги. Ноги оставались на месте, но его пошатывало. — Продолжай в том же духе! А кто-нибудь знает, как это трудно? Это чертовски тяжелая работа, можете мне поверить. — Голос его постепенно становился все громче. — Я ради них надрываюсь! А теперь кто-то там, наверху, пытается погубить мою жизнь. Почему меня? Почему меня? Лиз и меня… Лиз…

Эркарт два раза постучал, прежде чем просунуть голову в дверь.

— Все в порядке?

Джек натужно улыбнулся:

— В полном, Иэн. Подслушиваешь под дверью? Отлично! Мы и хотели, чтобы ты ни слова не пропустил, верно?

Эркарт стрельнул взглядом в сторону Ребуса, и тот кивнул: мол, все в порядке, в самом деле в порядке. Эркарт закрыл за собой дверь. Грегор Джек рухнул на диван.

— Все, к чему я прикасаюсь, рассыпается в прах, — сказал он, потирая ладонью лицо. — Иэн хороший друг…

Ах да, друзья.

— Насколько я знаю, — сказал Ребус, — вы получали не только анонимные звонки.

— Что?

— Кто-то мне говорил и о письмах.

— Что?.. Ах да! Письма. Подметные письма.

— Они все еще у вас?

Джек покачал головой:

— Не имело смысла их хранить.

— Вы кому-нибудь их показывали?

— Не имело смысла их читать.

— А что именно в них было написано, мистер Джек?

— Грегор, — напомнил ему Джек. — Пожалуйста, называйте меня Грегор. Что в них было написано? Чушь. Наглая ложь. Бред.

— Я так не думаю.

— Что?

— Кто-то мне говорил, что вы всем запретили их распечатывать. Тот человек думал, что это могли быть любовные письма.

— Любовные письма?! — взвился Джек.

— Я тоже так не считаю. Но я вот что не могу понять: как Иэн Эркарт или кто-то другой могли знать, какие письма вручать вам нераспечатанными? По почерку? Тут почерковед нужен, разве нет? Значит, по почтовой марке. По наличию чего-то на конверте. Я вам скажу, откуда приходили эти письма, мистер Джек. Они приходили из Датила. От вашего старого приятеля Эндрю Макмиллана. И они не были бредовыми, верно? Они не были чушью, наглой ложью. В них была просьба попытаться изменить что-то в системе особых больниц. Верно я говорю?

Джек сел и принялся разглядывать свой стакан, недовольно сложив губы, как ребенок, которого застали за постыдным занятием.

— Разве не так?

Джек коротко кивнул. Ребус тоже кивнул. Неприлично иметь сестру-проститутку. Но еще неприличнее иметь школьного друга-убийцу, так? К тому же еще и психа. Грегор Джек трудился как проклятый, создавая себе публичный имидж, а потом как вдвойне проклятый, чтобы его сохранить. Носился туда-сюда со своей глупой искренней улыбкой и рукопожатиями, соизмеряя их силу с местом и временем. Работал как проклятый в своем округе, работал как проклятый на публику. А личная жизнь… Да, Ребус не хотел бы с ним поменяться личной жизнью. Не жизнь, а катастрофа. Тем более катастрофичная, что он пытался это скрыть. У него не скелеты в шкафу, у него там крематорий.

— Хотел, чтобы я развернул кампанию, — пробормотал Джек. — Но я никак не мог. Почему вы начинаете этот крестовый поход, мистер Джек? Чтобы помочь старому другу. А что это за друг, мистер Джек? Тот, который отрезал голову собственной жене. А теперь прошу меня извинить. Да, и не забудьте проголосовать за меня на следующих выборах… — Он засмеялся пьяным завывающим смехом, безумным, плачущим смехом. Наконец он все же расплакался, слезы потекли по его щекам, падали в стакан, который он по-прежнему держал в руке.

— Грегор, — тихо сказал Ребус.

Он позвал его еще раз. Еще и еще. Тихо, еле слышно. Джек шмыгнул носом, глотая слезы, и посмотрел на него мутным взглядом.

— Грегор, — сказал Ребус, — вы убили свою жену?

Джек отер слезы рукавом рубашки, шмыгнул носом, снова вытер глаза и отрицательно покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Нет, я не убивал жену.

Нет, ее убил Уильям Гласс. Он убил женщину под Дин-Бриджем, и он же убил Элизабет Джек.

Ребус пропустил всю эту шумиху. Он вернулся в город, ничего об этом не зная. Поднялся по ступенькам участка на Грейт-Лондон-роуд, ни о чем не догадываясь. И вошел в здание под раздраженные возмущенные крики. Господи Иисусе, что тут происходит? Неужели участок решили оставить в покое? Неужели не будет переезда на Сент-Леонардс. Значит, если он не забыл свой обет, то должен переехать к Пейшенс Эйткен. Но нет, это не имело никакого отношения ни к дальнейшему существованию участка, ни к превращению его в прах. Причиной шумихи был Уильям Гласс. Патрульный полицейский натолкнулся на него — тот спал среди мусорных баков за супермаркетом в Барнтоне. Его задержали. Он заговорил. Ему давали суп, без конца поили его кофе, давали сигарету за сигаретой, и он говорил и говорил.

— И что же он говорит?

— Говорит, что убил их обеих!

— Что?

Ребус задумался. Барнтон… Не так далеко от Куинсферри. Они решили, что он двинет на север или на запад, а он вернулся в город… Если только он был в Куинсферри.

— Он признается в обоих убийствах.