Марек Краевский - Реки Аида

— Прошу!

В комнату вошла невысокое, щуплое существо, окутанное с ног до головы в темное кисейное одеяние. Когда он закрыл дверь, расправило плечи и свое платье отбросило прочь.

Перед Попельским стояла голая девочка лет не более двенадцати, с плоской грудью и худыми костлявыми бедрами. В ее подкрашенных глазах таился страх.

— Я Анелька, — пискнула тихо и легла на кровать.

Попельский окаменел от ужаса и отвращения. Он не верил своим глазам. Вот действительно доставили ему ребенка. В мыслях он видел полицейскую атаку на этот бордель и самого себя, сдавливающего горло скользкому сутенеру. Сняв для верности пенсне, он смотрел на девочку долго, затаив дыхание. Через некоторое время с облегчением выпустил воздух тремя дозами. Первая высвободилась с его губ, когда он присмотрелся к лобковому бугорку девочки. На нем были свежие порезы замятия от бритвы. Вторую выпустил, когда — подняв ее руку — увидел похожие раны под мышками. Третью в конце выдохнул с неподдельной радостью при виде мелких мимических морщин вокруг ее глаз и рта. Девушке было минимум шестнадцать-семнадцать лет. В мыслях Попельского Леон Ставский спас свою жизнь.

Комиссар вложил обратно пенсне и вынул из кармана смокинга пять двадцатизлотых банкнот. Раздвинул их перед глазами девушки, после чего, помня о прослушке, склонился над ней так близко, что почти коснулся губами раковины ее уха. Он почувствовал, что она вздрогнула с отвращением. Он особенно не заботился об этом. Не ожидал энтузиазма от существа, которое продавали извращенцам.

— Видишь эти деньги? — шептал он, шелестя банкнотами. — Можешь их иметь дополнительно, если будешь хорошей…

— Я должна быть для вас хорошей девочкой? — пискнула она, вздыхая с фальшивым волнением.

— Ты получишь эти деньги и много, много больше, — тихо пыхтел он. — Если кое-что для меня сделаешь… Если появится тут кто-нибудь, для кого ты будешь притворяться маленькой девочкой, постарайся его хорошо запомнить и что-то о нем узнать, что я бы его нашел. Лучше засунь руку ему в карман, в портфель и поищи какие-то документы, счета… Сделаешь это? Будешь хорошей девочкой? Я ищу таких и выношу им справедливое наказание. А может, ты уже знаешь кого-то такого? Выдай его, и уже не будешь бедной и покинешь этот ад!

Она наморщила лоб в интенсивной задумчивости. О да, — радовался в душе, — приманка была закинута! Что-что, но с шлюхами-то я умею говорить.

Он встал и смотрел на нее проницательно, чтобы по ее лицу, по ее взгляду прочитать след, который приведет его к истории ее жизни. Он на самом деле хорошо знал проституток и их судьбы. Он знал, что многие из них были совращены уже в детстве и — что самое страшное — близкими. Он знал, что этот штамп изнасилования на ребенке может их довести до помешательства или до борделя. Если бы и Анелька имела такое детство, это должно напугаться сейчас, когда он объявил себя преследователем насильников детей.

Девушка завернулась одеялом. Она дрожала от холода, когда он вытирал пот со лба. Он принял ее поведение за признак страха. А значит, ее разгадал. Изнасиловали ее в детстве и теперь — услышав о его крестовом походе — не может пересилить страх за своего ближнего, который ее обидел. Это самое страшное у этих детей, что они любят своих самых страшных палачей! Эта стратегия не поможет, нужно принять новую. Гамбит! Гамбит!

— Не бойся, — говорил он, ходя по комнате, гордясь своей сообразительности. — Я только пошутил. Это неправда, я таких вовсе не преследую. Я только хотел подступиться. Да, действительно, я такой же, как они… Я люблю детей… Мой номер телефона 243-15. Запомнишь? 243-15. Позвони, если увидишь кого-то похожего. Я с таким встречусь, обменяюсь взглядами… Попробуй что-то больше о таком узнать, чтобы я мог найти его…

Анелька упала лицом в подушку и начала плакать. Этого поведения не понимал виртуоз допросов. Знаток психологии проституток и изнасилованных детей был в замешательстве. Единственный жест, на который решился этот блестящий следователь и проницательный стратег, был неожиданно душевным и сострадательным.

Он сел рядом с ней и гладил ее по волосам. Под пальцами он чувствовал слезы и горячую мочку уха.

— Моя ты бедная крошка! — прошептал он. — Моя любимая пташка!

Он поцеловал ее в лоб и сунул ее в руки свернутые две банкноты. Потом встал и надел на себя несчастный смокинг, символ своей сегодняшней неудачи.

Он ничего не узнал, а в своем унынии не надеялся тоже на позитивные последствия своего гамбита. Он не спровоцировал ни испорченного до мозга костей Ставского, который заказ ребенка принял с таким спокойствием, как будто гость пришел за гантелькой у мамы Теличковой. Он не добыл также никакого информатора в испуганной и, видимо, не до конца нормальной Анельке. Потер пальцами бессонные глаза под пенсне. Он уже не помнил никаких стратегий, никаких коварных планов. Все уже забыл.

Было бы лучше для него, однако, если бы он помнил о прослушке и записи посетителей храма гуманитарных наук.

По личной десятиступенчатой шкале Попельский присвоил бы своей бессоннице в этот день значение восемь. Правда заснул сразу же после возвращения домой, но проснулся через три часа, около четырех часов утра. Не боролся со своей проблемой тщетным поиском удобного положения на кровати. Не пытался своей инсомнии укротить какими-то порошками и микстурами, от которых трещала его аптечка. Он встал, побрился, умылся и оделся. Не обращал внимания на опухшие веки или на песок в глазах.

Его выбор гардероба был сегодня довольно экстравагантный. К коричневой рубашке, которая не самым плохим образом гармонировала со светло-серым костюмом, он добавил также коричневый кашемировый галстук с бежевым узором, так что обе эти части гардероба слились воедино своими цветами. Он придерживался мнения, что такие одноцветное сочетание может быть поразительно и от этого оригинально. Настоял на своем выборе в разговоре со служанкой, которая была совершенно другого мнения. Добрая Ганна — несмотря на двенадцатилетнюю уже службу у пана комиссара — по-прежнему была уверена, что тщательной одеждой и правильным подбором цветов ее элементов пан обязан исключительно заботе и элегантности своей кузины. Сегодня, видя странное сливание цветов в одежде нанимателя, получила очередное подтверждение своей теории, что «всякий мужик без бабы — это чудик или оборванец».

Попельский, раздраженный недосыпом и ее намеками на цвет галстука, отправился без завтрака на работу, чем Ганну довел почти до слез.

В комендатуре в течение двух часов занимался насущными делами — просмотром и составлением текущих рапортов, которыми он вчера пренебрег из-за своего частного расследования.