Макс Сек - Охотник на ведьм

— Значит, ты была там…

— Каждый день в течение четырех недель, пока они тебя латали. Твои бабушка и дедушка тоже приехали. Это было невероятно тяжело для них… попрощаться со своей старшей дочерью и ее семьей после такого долгого периода отчуждения. Без шанса помириться, восстановить испорченные отношения. Но они все еще не знали, что могут винить себя за то, что не поверили тому, что Тереза рассказала им о лечении Камиллы Адлеркройц.

— Как будто ты ей поверила… — бросила Джессика и снова отвернулась к окну. Солнце светило так ярко, как не светило уже несколько недель.

— Послушай, Джессика, — сказала Тина. — Я хотела взять тебя к себе, но это было просто невозможно.

— Потому что ты не любила детей?

— Я была слишком мала, чтобы удочерить, а состояние твоей бабушки из-за рака груди было нестабильным. Сестра твоего отца казалась единственным логичным выбором. И хотя она не очень-то любила нас, фон Хелленсов, я знала, что она станет лучшей альтернативой для тебя. Ниеми были хорошими людьми.

— Так оно и было. Неужели ты думаешь, что я не провела каждый второй день своей жизни, думая, что я проклята? Что я потеряла обоих родителей? Кто, черт возьми, в возрасте до двадцати лет потерял брата и обоих родителей? Должно быть, я здесь единственная ведьма, — возмущалась Джессика, чувствуя, что больше не в силах сдерживать слезы. — Как ты думаешь, деньги облегчают жизнь?

— Если кто и знает, что это не так, так это я, Джесси. — Тина погладила племянницу по волосам, и, к ее удивлению Джессика не отшатнулась от этого жеста. — Я уверена, что ты уже не помнишь, но мы пытались поддерживать с тобой контакт даже после того, как Ниеми удочерили тебя. Мы действительно думали, что однажды ты забудешь всю свою злобу по отношению к нам и у нас появится возможность пойти за мороженым, чтобы развлечься, или еще что-нибудь…

— А когда твой муж умер, тебе не оставалось ничего лучшего, чем разыскать меня в Венеции…

— Все волновались, Джессика. Семестр начался, плату за квартиру на Тёёлёнкату не внесли, тебя искала налоговая. Я должна была послать кого-нибудь за тобой.

— Почему сейчас ты здесь?

— Потому что ты прожила больше тридцати лет своей жизни, не зная правды. Размышляя над всевозможными теориями о несчастном случае с твоими родителями. Ты знала, что твоя мать ненавидит нас. Я уверена, что ты слышала десятки причин для этого, большинство из которых, без сомнения, были плодом ее воображения. И теперь ты знаешь правду: она ненавидела нас, потому что мы ей не верили. Мы думали, что она параноидальная шизофреничка — а так оно и было, и не поверили, когда она рассказала нам, что с ней сделала Камилла Адлеркройц.

Тина подняла с пола свою серую сумочку и достала сложенный листок бумаги. Джессика секунду смотрела на него, потом с подозрением взяла и развернула.

Штат Калифорния, рапорт о дорожно-транспортном происшествии

Место происшествия: Лос-Анджелес, 4280 бульвар Линкольна 33°58’41.1«N 118°26’08.9»W время 7:45am 05/04/1993

На мгновение воцарилась тишина: в гудении медицинских приборов наступила пауза, из коридора не доносилось эхо шагов. Джессика поняла то, что она всегда знала, но не хотела в это верить. Она знала, что если затолкнуть что-то достаточно глубоко, оно исчезнет из поля зрения, но никогда по-настоящему не пропадет. Джессика ощутила, как брат сжимает ее руку все сильнее и сильнее. Она увидела, как мама смотрит на нее в зеркало заднего вида. И мамины глаза больше не грустные, а полные надежды. Она искала взглядом Джессику, и их взгляды встретились. Темные брови мамы поднялись, губы растянулись в улыбке. Печаль исчезла, и даже казалось, что ее глаза смеются. Скоро все будет хорошо, милая . Ее отец, смотревший в окно, вышел из задумчивости, когда машина пересекла сплошную. Он повернулся, зарычал и попытался взять руль в свои руки.

Скоро мы снова будем счастливы .

Молчание продолжалось долго. Бесконечная тишина, светлая пустота, пахнущая горячим асфальтом и выхлопными газами, которая последовала за ней в эту больничную палату, где все снова обрело смысл.

Эрн попросил меня сегодня сказать несколько слов. Это большая честь для меня, и я призналась ему, что в любом случае планировала это сделать.

Мы все любили Эрна. Чтобы сказать это, не потребуется длинной речи или тысяч красивых слов. Потому что Эрн сидит где-то там и смотрит на часы. И как мы все знаем, это зрелище всегда придавало особый пыл говорящему. Поэтому я постараюсь не увлекаться слишком уж сильно, буду кратка.

Последнее расследование, над которым я работала с Эрном, закончилось тем, что одним из преступников оказался известный писатель. Вот почему — каким бы ужасным это ни казалось — я хочу поговорить с вами о писательстве.

Видите ли, я верю, что каждый из нас — автор своей собственной жизни. Мы пишем свою собственную историю каждый день, просто проживая ее. Видим, слышим, переживаем, делаем ошибки и, надеюсь, учимся на них. Рассказы одних вызывают восхищение и зависть, рассказы других — жалость или неодобрение. Множество литературных вкусов бесконечно, как и количество критиков, считающих своей обязанностью критиковать то, как другие пишут свою жизнь. Я сама всегда считала, что моя книга не обязательно должна быть бестселлером. Рецензенты могут сказать о ней все, что захотят. Моя история не должна охватывать десятки, сотни или тысячи людей. Лучше взять маленькую аудиторию — видите ли, я не хочу, чтобы мою книгу считали скучной или тривиальной только потому, что читатель недостаточно хорошо меня знает. Вот почему в этом вопросе, как и во многих других, для меня качество важнее количества. Я хочу, чтобы каждый, кто откроет мою книгу, ценил и уважал автора независимо от того, что там написано. Мне нужен кто-то, кто просит продолжать писать, даже когда больше нечего сказать. Мне нужен читатель, верный моему тексту. Преданный читатель.

Эрн был читателем, редактором и критиком моей жизни, все в одном пакете. Мы не всегда сходились во всем, но я знала, что он уважает мой текст. Несмотря на мой извилистый и беспорядочный стиль, он всегда, казалось, каким-то образом знал, куда свернет сюжет. И тот факт, что он обычно читал меня с умиротворенным выражением лица, говорил мне о том, что, несмотря ни на что, я буду в полном порядке. Даже с моими пунктуационными ошибками.

Теперь, когда тебя нет, продолжать писать тяжело. Но именно поэтому так важно продолжать это делать. Остальные наши истории продолжаются, а твоя теперь живет внутри их.

Спасибо, Эрн. И счастливого пути.

— Я потерял дар речи, — сказал Эрн, когда Джессика положила листок бумаги на стол. Они оба вытирали глаза. Речь Эрна была затруднена, и очевидно, что каждое высказывание требовало невероятных усилий.