Барбара Гордон - Адресат неизвестен

— Я хотела бы ее спросить кое о чем…

— Лучше всего напишите ей. Пожалуйста, вот бумага, вот карандаш.

Я быстро написала крупными, четкими буквами: «Помните ли вы тот день на прошлой неделе, когда была сильная гроза? В этот день Шимон Лагуна приходил к доктору прививать розы. Вы видели, как он выходил оттуда? Вы, может быть, помните, в котором часу примерно он вышел от доктора?»

Бабушка Потыч даже просияла от радости. О, она много чего могла бы порассказать о тех людях, что проходят тут, под ее окном! Только никто обычно не хочет ее слушать. Даже когда милиционер был у доктора после той ночи и она позвала его к себе, он только рукой махнул. Она обиделась и поклялась, что никому и слова не скажет. Конечно, я — это дело другое. Помнит ли она этот вечер? Какой вопрос! Как же не помнить, когда у нее перед грозой всегда так кости ломит, что она места себе не находит. В тот вечер она послала Зоею в аптеку за порошками, которые ей всегда помогают. А Шимон Лагуна, когда шел к доктору, сначала подошел к ней и поздоровался. Он всегда с ней здоровался, не такой был неотесанный, как некоторые другие. Он ей говорил что-то, то ли о грозах, то ли о розах, она не скажет, боится перепутать. Прислуга, эта самая Анна, впустила его к доктору в дом… А она долго сидела у окна — хотела напомнить Лагуне, что он обещал ей принести малины на варенье. Поэтому она, чтобы не упустить Лагуну, все время смотрела на улицу. Но он от доктора не выходил. Это уж точно: если он и вышел, то разве что поздно ночью, когда она уже спать пошла.

Когда за мной захлопнулись дверцы, заурчал мотор и автобус тронулся с места, я вздохнула с облегчением. Право, я уж думала, что моя поездка не состоится. Покупая билет до Вроцлава, я увидела капитана Хмуру, будто от нечего делать изучающего у кассы расписание движения автобусов. Но, как ни странно, капитан не возражал против того, что Липов покидает пожилая женщина, как-никак замешанная в деле, которое его очень интересует. Он на прощанье отвесил мне низкий, весьма почтительный поклон, а я ответила ему одной из самых своих задушевных улыбок.

Капитан Хмура вообще производил впечатление человека, привыкшего не удивляться ничему на свете. Когда мы принесли ему садовые ножницы Лагуны, найденные в лодке № 13, у него было такое выражение лица, будто он хотел сказать: «Ну наконец-то. Вы справились с этим неплохо, жаль только, что так долго тянули…» Но вместо этого он сказал, мечтательно поглядывая на Розу:

— Вам удивительно везет с вещественными доказательствами…

Произнес он эти слова без иронии, но Янек усмотрел в них сплошную язвительность.

— Что он о себе думает, этот старый журавль? Да раньше он совсем облысеет, чем я ему еще хоть что-нибудь отдам в руки!

— Он думает, — объяснила я терпеливо, — что мы ему нарочно подкидываем разные предметы, принадлежавшие Лагуне, чтобы сбить его со следа и изобразить из себя невинных младенцев.

— Тетя, вы должны писать детективные повести! — решила Роза. — Нашим детям будет на что жить.

— Как бы не так, — надменно ответила я, — о своих детях, пожалуйста, сами заботьтесь. А я хочу до конца дней своих продавать газеты в Липове. Хватит и того, что вы меня втравили в это дело.

— Это Янек, я тут ни при чем.

— Ты тоже. Если б ты была серьезной девушкой, а не ветрогонкой, дедушка бы тебе все рассказал, и не было бы всей этой истории.

Роза печально потупилась. Я пожалела о своей реплике. Роза, в сущности, хорошая девушка. Любовь к Янеку отнюдь не заставила ее забыть о смерти деда. Часто по ночам я слышу, что она не спит, ворочается с боку на бок и сдерживает плач. В один прекрасный день она назвала меня «тетя». Мне оставалось только принять это к сведению. Что вопрос о браке Лингвен — Лагуна уже решен, я должна была сама догадаться хотя бы из объяснения Розы, почему она не хочет никому продавать дом: «Потому что, когда Янек начнет работать на заводе, ему отсюда ближе будет ходить, чем из города, ну и для детей тут воздух лучше». Для них уже существовал завод, существовал общий дом, и они говорили об этом попросту. Мне иногда кажется, теперешняя молодёжь потому так часто ведет себя непонятно и странно с нашей точки зрения, что им легко мечтать. А из этой легкости рождается простота, которую мы, старшее поколение, часто совсем неправильно принимаем за поверхностность.

Однако мои ребята вполне понимали трудности нашего теперешнего положения и хорошо знали, что без старой тетки им из этого не выпутаться. Эта история с письмами становилась день ото дня загадочней. Мы не могли понять, какую цель преследует неизвестный нам человек, когда высылает письма, якобы адресованные Янеком к людям, не проживающим по указанным на конвертах адресам. Два первых имени звучали на немецкий лад. Это могло навести на размышления. Но третье письмо, которое в киоске вручила мне пани Анастазия в то время, как в окошко с любопытством заглядывал Томек Зентара, незадачливый поклонник Розы, адресовано было человеку с сугубо польским именем. Кто мог бы усомниться в том, что Данута Квичол — польское имя и фамилия? А вернулось письмо из Щецина.

— Пан Янек ведет обширную переписку! — с восхищением прокомментировала пани Анастазия этот новый, третий этап операции, окрещенный нами «Операция «Адресат неизвестен».

Янек зловеще заметил, что ни о чем так не мечтает, как о знакомстве не столько с адресатами, сколько с отправителем, но тут мне пришла в голову забавная идея:

— А я, милый мой, именно заинтересовалась адресатами! Не знаю, не ведет ли от них прямая дорога к отправителю, о котором ты так мечтаешь…

Таким образом мы решили, что я — именно я, а не Янек, — как не возбуждающая подозрения почтенная пожилая дама, поеду в Лодзь, Быдгощ и Щецин, чтобы узнать по мере возможности что-нибудь о наших «неизвестных адресатах».

В киоске меня должен был заменить Янек. Пани Анастазии я объяснила, что собралась к хорошо известному мне знахарю, живущему под Лодзью, — может, он, наконец, вылечит мне колено. Пани Анастазия была безмерно восхищена романтической целью моего путешествия. Это было в ее вкусе. Мне пришлось пообещать, что по возвращении я дам ей адрес этого знахаря. Она без конца жаловалась на всякие недомогания, хотя, по моему мнению, была здорова, как лошадь.

Перед самым моим отъездом на автобусную станцию прибежала Роза. Она лихорадочно зашептала:

— Свенцицкий — знаете, тетя, такой маленький, черный, он почтовые ящики открывает и упаковывает потом письма в мешки, — он заболел. Так я вызвалась помогать. У начальника было такое выражение лица, будто он грешницу наставил на путь истинный… А я это сделала специально, чтобы увидеть, не посылают ли новое письмо. И есть! В сегодняшней почте. На обороте, как всегда, Ян Лингвен, улица Акаций, 7, адресат Эмиль Розен, Р-о-з-е-н, Познань, улица Ратайчака, 37.