Сьюзен Хилл - Опасность тьмы

— Последнее слово техники. Не жужжит, не стучит, не останавливается — вы забудете, что он здесь, через десять секунд.

— Что это?

— Диктофон.

— Диктофон для записи?

— Ага. Цифровой. Все, что вы скажете, любой ваш шепот, будет воспроизведен с кристальной ясностью. Он ничего не упустит.

— Я не знала, что вы используете диктофоны.

Люси Гроувс улыбнулась.

— Я обещаю. Он будет работать сам по себе. Не волнуйтесь.

— Я не…

Входная дверь открылась.

— Подкрепление, — раздался голос Даги.

— Даги?

Что-то было не так. Он сразу понял это по голосу Эйлин, хотя не до конца уловил, насколько не так. Молодая женщина поднялась, и он заметил, что застенчивость куда-то делась, что теперь она казалась немного другим человеком, уже не вертела в руках заколку и не смотрела на свои колени.

— Миссис Милап, я хочу, чтобы вы сейчас внимательно меня послушали и как следует подумали над тем, что я вам скажу. К вам начнут приходить другие люди. Если мы смогли найти вас, значит, смогут и остальные, и не все они будут играть честно, я предупреждаю. А сейчас у меня есть для вас очень, очень хорошее предложение. Не все смогут предложить вам нечто подобное. Я рада, что оказалась здесь первой, потому что мы не заинтересованы в том, чтобы обманывать и вводить в заблуждение. Вам есть что рассказать, а нам нужна история. Вашей дочери Эдвине Слайтхолм предъявлены очень серьезные обвинения. Есть в этом деле какие-то мелкие детали, но есть и простые факты, которые все знают и все обсуждают. Да, их все обсуждают, в этом вы можете быть уверены… Ну это естественно. Вы бы разве не стали? Так вот, мы хотим услышать все от вас… Про Эдвину в детстве, про ее школу, друзей и так далее, как она ладила с вами, со своей сестрой и отцом… всю историю целиком. Если это будет интересно, мы сможем работать с этим материалом по меньшей мере несколько недель, а то и дольше, а потом это даже может стать книгой, и тогда, конечно же, от вас понадобится чуть больше. Но наше изначальное предложение предполагает только одну историю. Эксклюзивно для нас. Очевидно, что ничего не сможет быть напечатано до окончания суда, пока это дело, так сказать, находится в производстве , но в тот самый момент, когда все закончится, мы ее выпустим… Ни у кого больше ее не будет, так что вы можете говорить правду, всю правду… — Она снова коротко и резко рассмеялась.

Эйлин сидела и пораженно смотрела на нее. Даги увидел недоумение на лице своей жены, ее смущение и шок, а также полное непонимание того, что ей нужно сейчас сказать и как. Он сделал шаг вперед, чтобы оказаться непосредственно перед Люси Гроувс.

— Мне кажется, лучше сейчас скажу я, если вы не против.

— О, мистер Милап, мужчина с кексами! Видите ли, проблема в том, что это все не имеет к вам совершенно никакого отношения, не так ли? Это история только вашей жены, история миссис Слайтхолм, а не миссис Милап. Если…

— Я сказал, что сейчас скажу я, и я буду рад, если вы мне это позволите.

Она театрально подняла брови и захлопала ресницами.

— Пожалуйста, говорите.

— Спасибо. Так вот, молодая леди, когда вы пришли сюда, я был настолько глуп, что не спросил вас, что у вас к нам за дело. Вам удалось проникнуть в наш дом, и моя жена приняла вас за полицейскую, что вполне объяснимо. А на самом деле выяснилось, что вы газетчица. Газетчица . Что же, спасибо вам, но мы в вас не нуждаемся. Я попрошу вас собрать свои вещи и уйти, а также попрошу никогда не возвращаться и даже не попадаться нам на глаза где-нибудь поблизости.

Его трясло. Люси Гроувс думала. Он видел, как она анализирует ситуацию, как пытается найти путь к Эйлин мимо него, в обход него или даже через него, но пути не было. Он не двигался. А потом к Эйлин вернулся дар речи.

— Вы притворились, что вы из полиции, — тихо сказала она.

— Я ничего такого не делала, миссис Милап.

— Вы беспардонно заявились в мой дом и воспользовались моим доверием.

— Мне действительно очень жаль, что вы это так видите. Я здесь, чтобы позаботиться о вас. Потому что, поверьте мне, это вам скоро понадобится. Скоро вам понадобится любая помощь, которую вы только сможете получить. Это только вопрос времени. И, если вы как следует подумаете, вы вспомните, что я не упоминала полицию.

— Что вы имеете в виду — мне понадобится помощь?

— Мне казалось, это достаточно очевидно. Миссис Милап, послушайте меня… Я правда пытаюсь вам тут помочь. Да, конечно, мы тоже получим что-то с этого, разумеется, но только если вы доверитесь нам и будете сотрудничать с нами. А потом мы присмотрим за вами, когда дела примут плохой оборот. То есть когда люди поймут, кто вы такая… Те, кто еще этого не понял. Если честно, я удивлена, что с вами до сих пор не произошло никаких неприятностей.

— Я думаю, вам лучше уйти прямо сейчас, — сказал Даги.

Она проигнорировала его.

— Вы же понимаете, что я имею в виду, правда, миссис Милап?

— Вы меня обманули.

Люси Гроувс покачала головой. Она убрала диктофон обратно в сумку.

— Дело в том, что это все одна большая ошибка. Она ничего не делала, вообще не делала ничего плохого, и никогда бы не сделала, никогда в жизни. Совершенно очевидно, что она этого не делала — вы бы только ее знали. Очевидно, что не делала. — Эйлин поднялась, собирая воедино все остатки достоинства и сил. — Я знаю, в чем заключается правда. Правда в том, что была допущена чудовищная несправедливость. Кто-то, кто похищал, ранил и убивал детей, бродит на свободе и планирует сделать это снова, тогда как Ви… моя дочь несправедливо находится под арестом. Вот это правда. И, когда она раскроется, то, может быть, я обо всем расскажу. Но не вам. Не вам.

Она отвернулась, когда мужество окончательно покинуло ее, и ее лицо будто сжалось и потемнело. Даги поднял яркую зеленую сумку и встал, протянув ее Люси Гроувс. В конце концов она взяла ее, не произнеся ни слова, встала и вышла из комнаты. Он вышел прямо вслед за ней. Он подумал, что если бы он не сложил руки на груди, то вытолкал бы ее за дверь.

В доме всегда царил сумрак. Только на кухне было солнечно большую часть дня. Кабинет был самой прохладной комнатой в доме, так что жаркие дни Магда проводила там. Она пыталась работать, но из этого почти ничего не выходило. Ее обычно четкие, острые рассуждения будто пропускали через измельчитель, и она всегда оставалась в ужасе от беспомощности того, что она сама написала.

Теперь она лежала на диване, то читая, то дремля. Окно было открыто и выглядывало на ее маленький сад. Дрозды скакали по поросшей мхом брусчатке. Сад тонул в тени, отбрасываемой высокой стеной, не считая светлой каемки в дальнем конце.

Она закрыла глаза. Она чувствовала слабость и этим утром проснулась в слезах. В больнице она чувствовала себя в безопасности, и у нее была компания. Ей нужны были люди не столько для того, чтобы с ними разговаривать, а скорее чтобы за ними наблюдать и размышлять. А еще ее кормили, и за ней ухаживали, и сейчас она поняла, насколько стала зависима от этого — и именно из-за этого она и расплакалась с утра. Обычная повседневная жизнь превратилась в медленную утомительную борьбу. Через полчаса ей, вероятно, захочется выпить чашку чая, но поход на кухню, скорее всего, станет для нее непосилен.