Сьюзен Хилл - Опасность тьмы

Но она ничего не говорила об Эдди, не считая все тех же старых фраз. Мне нравится Эдди. Мне нравится ходить к Эдди домой. Мы делаем булочки. Мы делаем конфеты. Мы читаем книжки. Мы копаем в саду.

— Эдди когда-нибудь что-нибудь тебе делала?

Молчание.

— Эдди когда-нибудь рассказывала тебе о других своих знакомых детях?

Молчание.

— Эдди рассказывала тебе, где работает? Эдди когда-нибудь предлагала тебе сесть к ней в машину? Эдди тебя когда-нибудь обзывала?

Молчание. Молчание. Молчание.

Натали волновалась сильнее, чем могла признаться даже самой себе. Она не знала, что ей теперь делать. Может, ей стоило спросить у доктора, не сходить ли Кире к кому-нибудь еще? Или, может, ей стоит ее увезти, взять отпуск, поехать отдохнуть в Батлинс или Центер Паркс [12] Батлинс (Butlins) и Центер Паркс (Center Parks) — популярные в Великобритании курортные сети (прим. пер.). , или даже отправиться в путешествие по Франции, как Давина с работы? Ха-ха, очень смешно. У нее не было денег на целое путешествие, как и денег на Центер Паркс и, скорее всего, даже на Батлинс. Все уходило на арендную плату и повседневные расходы, даже то небольшое дополнительное месячное пособие, которое она получала. К тому же ей надо было починить машину. А еще был бизнес, который она так хотела начать. По поводу которого она строила в своем воображении подробные планы всю жизнь, сколько себя помнила. Продолжай мечтать, Натали.

Она не собиралась жалеть себя или плакаться кому-нибудь, потому что была не из тех, кто жалеет себя и плачется. Она была крепкой. Она была независимой и хотела вырастить Киру такой же. Только иногда — например, сейчас, посреди ночи — по этой крепости начинали идти трещины.

Кира что-то мямлила, как будто ее рот был набит галькой. Натали напрягалась изо всех сил, чтобы разобрать какие-нибудь слова, хоть что-нибудь осмысленное, но она так ничего и не услышала. Только невнятное бормотание.

Она повернулась на бок и попыталась заснуть, но ее мозг пронизывали ослепительные вспышки света и пестрые картинки, так что она так и не смогла отключиться до самого рассвета. Кира не двигалась со своего места, свернувшись на самом краю кровати.

Приемная в больнице была забита посетителями, а один из врачей уехал на вызов. Кира сидела на скамейке и болтала ногами. Каждый раз, когда ее нога улетала под скамейку, она ударялась об стену, и женщина напротив каждый раз бросала на нее разъяренный взгляд. Если бы не она, Натали давно сказала бы Кире перестать болтать ногами и стучать, но из-за женщины она позволяла ей продолжать. Их приняли почти через час после того, когда им было назначено, и они провели в кабинете врача три минуты. Он смотрел в свой компьютер и ни разу не взглянул ни на одну из них, а о возрасте Киры спросил дважды.

— Понятно, — сказала Натали, — значит, вы считаете, это нормально, что она просто ни с того ни с сего начала писать в постель. Все ясно.

Ну, значит, и она не будет напрягаться. Он даже не спросил, не было ли у Киры в последнее время каких-нибудь сильных переживаний. Он, казалось, вообще был не особо в курсе, что происходит.

— Прекрати шаркать ногами, Кира. Мне пора возвращаться на работу.

— Можно мне мороженого?

— Нет, ничего тебе нельзя.

— Почему?

— Нет времени, нет денег, и у тебя от него зубы сгниют.

— Ну только одно?

— Господи, ладно. Но только… — Натали остановилась. Она крепко взяла Киру за руку. — Только если ты расскажешь мне.

Кира уперлась глазами в тротуар.

— Кира?

— Что?

— Что случилось с Эдди?

Молчание.

— Понятно, тогда все. Нет разговора — нет еды. Пошли. И прекрати уже шаркать ногами, а?

— Когда Эдди вернется к себе домой?

— Никогда, — сказала Натали, испытав внезапное жестокое удовлетворение.

Она ожидала, что Кира начнет плакать, но слез не было. Ничего. Только молчание.

Она взяла отгул на все утро, так что могла потратить его на свое усмотрение. Кира отправилась к Барбаре. Натали пошла по магазинам и купила себе пару шорт. Теперь она могла побродить по улицам и выпить молочный коктейль.

И тут ее осенило, как будто у нее в голове лопнул пузырь и выпустил идею наружу, словно какой-то газ. Она очень долго сидела и обдумывала ее, выпив колу после молочного коктейля, что было не лучшей идеей, потому что эти двое болтались и пенились у нее в желудке весь оставшийся день. Но идея была хорошая. К концу дня она четко ее для себя сформулировала и примерно прикинула, сколько она сможет с этого получить и как сможет этим воспользоваться впоследствии.

На работу она не вернулась. Ей слишком многое нужно было обдумать. Было очень жарко, и она вместе со своими мыслями и тремя газетами пошла в сад. Дом Эдди выглядел странно, как дом-призрак: пустая оболочка, стоящая среди прочих соседних домов. Он не выглядел как дом, хозяева которого ушли на работу или даже уехали в отпуск. Совсем по-другому.

Дело было не только в том, чтобы заработать денег. Но еще и в том, чтобы кому-то обо всем рассказать. Она начала просматривать газеты. Там были статьи, имена авторов которых были указаны в самом верху. Она выписала несколько, но только женщин. Она не смогла бы объяснить почему, но это должна была быть женщина.

Мелани Эпштейн. Анна Паттерсон. Селина Уинн Джонс. Ей нравилось это имя. Над статьей о сексуально зависимых женщинах была фотография размером с почтовую марку. У Селины Уинн Джонс были прямые светлые волосы чуть ниже ушей и довольно большой нос, который по какой-то причине внушал доверие. Она хотела бы иметь подругу по имени Селина Уинн Джонс. Натали пораженно остановилась на этом слове, потому что поняла, что считала подругой Эдди. Конечно, из-за Киры. У Эдди всегда хватало терпения на Киру, зачастую в отличие от нее. Они что-то готовили, выращивали помидоры в горшках и подсолнухи в саду, Эдди читала ей книги, и, если бы у Натали спросили, она уверена, что ответила бы, что Эдди — это ее подруга. У нее их было не очень много. Она сама была немножко как Эдди — замкнутая, не большая любительница ходить по гостям и приглашать людей в свой дом и в свою жизнь, и поэтому они с Эдди прекрасно подходили друг другу в качестве соседей. Она помнила, что часто слышала их из-за забора. Кира без умолку болтала своим высоким, слегка хриплым голосом, Эдди изредка что-то вставляла, но в основном молчала и давала говорить Кире. Однажды Эдди зашла на чашку чая. Однажды Натали забрала ее почту, когда ее доставили не туда. Они говорили друг другу «привет». Не это ли значит дружить?

Господи боже. Она вскочила на ноги, как будто ее укусила оса, когда вспомнила, что произошло, что сделала Эдди. Если она это сделала. Может, это была ошибка? Ведь они иногда допускают ошибки, даже большие. Газеты кишели такими историями, фотографиями людей на ступенях зданий суда, которые рыдали, махали руками, обнимали своих матерей, сестер и жен — невинно осужденные после двадцати лет заключения, какая-то там Четверка, такая-то там Семерка. Неважно. Неважно.