Майкл Коннелли - Последний срок

– Давай! Давай! Прикончи подонка!

Оба помощника шерифа обернулись и застыли.

– Пропустите! – потребовал Босх.

Водитель наконец пришел в себя:

– Быстрее! Быстрее! Туда! – Он ударил ладонью по красной кнопке, открывающей проход в заднюю часть салона. Помощник шерифа с ружьем бросился к заключенным. Босх поднялся по ступенькам и последовал за ним.

– Вызывай подкрепление! – бросил он на бегу водителю.

В тот же момент помощник шерифа растянулся на полу. Один из заключенных вытянул в проход скованные ноги. Босх перепрыгнул через упавшего и кинулся в заднюю часть салона. Внимание заключенных было приковано к тому, что происходило в хвосте с правой стороны, где Клейтон Пелл стоял, нависая над сиденьем. Он обмотал цепь вокруг шеи Харди и натягивал со спины. У Чилтона побагровело лицо, глаза вылезли из орбит. Харди не мог защищаться, поскольку его запястья в наручниках были пристегнуты к поясу.

– Пелл! – крикнул Босх. – Отпусти!

Его призыв потонул в хоре других голосов, требующих, чтобы Клейтон сделал прямо противоположное. Еще два шага, и Босх, налетев на коротышку, попытался оторвать его от Харди, но обнаружил, что наручники Пелла пристегнуты к цепи, обмотанной вокруг шеи его жертвы, хотя эта цепь должна была находиться на поясе самого Клейтона.

Босх тянул цепь и кричал, чтобы Пелл отпустил ее. Вскочивший с пола помощник шерифа держал ружье и не мог помочь ему. В автобус ворвался Чу и тоже ухватился за цепь.

– Нет! Тяни за руку! – приказал Гарри.

Напарник схватил Пелла за руку, Босх за другую, и вдвоем они одолели коротышку. Гарри снял цепь с шеи Харди, тот повалился вперед, ударился лицом о край противоположной скамьи и растянулся в проходе у ног Чу.

– Пусть сдохнет! Пусть сдохнет! – вопил Пелл.

Босх толкнул его на скамью и придавил всем своим весом.

– Дурак ты, дурак, Клейтон! Отправишься снова за решетку.

– Мне все равно. На воле у меня ничего нет.

Его трясло, и казалось, он разом потерял силу. Заплакал и, всхлипывая, повторял:

– Что б он подох! Что б он подох!

Гарри повернулся к проходу. Чу и помощник шерифа пытались оказать помощь Харди. Он то ли потерял сознание, то ли умер. Помощник шерифа щупал у него на шее пульс. Чу наклонился и слушал, есть ли дыхание.

– Нужен врач! – крикнул помощник шерифа водителю. – Быстрее! Не слышу пульса.

– Уже едет, – ответил водитель.

Услышав, что пульса нет, заключенные выразили ликование. Они гремели цепями и стучали ногами в пол. Босх так и не понял, знали они, кто такой Харди, или призывали к убийству потому что жаждали крови.

Сквозь шум послышался кашель – Харди приходил в себя. Лицо все еще багровое, глаза остекленевшие, но они осмысленно смотрели на Босха, пока их не заслонило плечо помощника шерифа.

– Жив. Дышит, – вздохнул с облегчением тот.

Эта новость вызвала в автобусе возгласы разочарования. Пелл завыл тоненьким голосом, сотрясаясь под Босхом. Этот звук, казалось, подводил итог мучительному отчаянию, которое он испытывал всю жизнь.

Вечером Босх стоял на задней веранде и смотрел на ленту огней на автостраде. На нем все еще был его лучший костюм, хотя левое плечо после борьбы с Пеллом в автобусе осталось испачканным. Хотелось выпить, но он не пил. Оставил дверь на веранду открытой, чтобы слышать музыку. Босх всегда прибегал к музыке, когда душа погружалась во мрак. Вот и сейчас теноровый саксофон Фрэнка Моргана вполне соответствовал его настроению.

Он отменил свидание с Анной. После событий этого дня исчезло желание праздновать победу, не хотелось даже разговаривать.

Чилтон Харди остался жив после нападения на него в автобусе. Его поместили в тюремную палату окружного медицинского центра Южнокалифорнийского университета, где ему предстояло находиться, пока его не отпустят врачи. И до тех пор решили отложить вынесение ему обвинения.

Клейтона Пелла снова арестовали, и к обвинению в нападении на полицейского добавилось обвинение в нарушении условий досрочного освобождения. Теперь его неминуемо ждал новый срок.

В другой ситуации Босх порадовался бы, что серийный насильник оказался за решеткой. Но теперь ему было грустно. Он считал себя отчасти в ответе за Пелла и чувствовал перед ним вину.

За то, что вмешался.

Подумать бы хорошенько, пока он стоял на Первой, и позволить всему идти своим чередом. Мир избавился бы от монстра – ведь Харди чудовище, каких свет не видывал. Но Босх вмешался, сделал все, чтобы спасти негодяя, и теперь испытывал разочарование. Харди заслуживал смерти, но скорее всего его не казнят. А если казнят, то через столько лет после его преступлений, что этот акт почти утратит смысл. А до тех пор он будет разглагольствовать в суде, сидеть в тюрьме и войдет в криминальные анналы как человек, о котором говорят, пишут, а самое гнусное человеческое отребье даже превозносят.

Босх мог пресечь это. Приверженность принципу «ценится каждый, либо не ценится никто» не защищала. И не извиняла. Он понимал: ему долго еще предстоит жить с чувством вины из-за того, что сегодня сделал.

Большую часть дня Босх сочинял рапорты и объяснял коллегам-следователям, что произошло в автобусе шерифа. Было очевидно, что Пелл добрался до Харди, зная, как работает система. Представлял методы и порядки. Он помнил, что белых транспортируют отдельно, поэтому и надеялся оказаться в одном автобусе с тем, кого хотел убить. Пелл знал, что в автобусе его руки и ноги скуют и руки пристегнут к поясной цепи. Рассчитал, что благодаря узким бедрам освободится от цепи на поясе, скинет ее, перебросив через цепь короткие ноги, и она превратится в смертельное оружие.

Босх испортил великолепный план. Происшествие расследовало управление шерифа, поскольку тюремный автобус находился в их ведении. Помощник шерифа прямо спросил, зачем Босху понадобилось вмешиваться, и тот ответил, что сам не знает. Руководствовался инстинктом и действовал, подчинившись порыву и не подумав, что мир стал бы лучше без Харди.

Обозревая бесконечную реку металла и стекла, Босх чувствовал, как ему передается отчаяние Пелла. Он лишил его единственного шанса на искупление греха в тот момент, когда Пелл отомстил бы за все зло, причиненное ему, и возместил то, которое он причинил другим. Гарри, не вполне согласный с этим, понимал чувства Клейтона. У каждого человека найдется то, что он жаждет искупить.

Босх отнял у Пелла этот шанс, поэтому, слушая печальную музыку Фрэнка Моргана, хотел утопить свою тоску в вине. Ему было жаль хищника.

Дверной звонок прозвучал почти в тон саксофона. Босх вошел в дом, но пока проходил через гостиную, из спальни выскочила дочь и обогнала его по дороге в прихожую. Положила ладонь на ручку, но, прежде чем открыть, заглянула, как учил отец, в глазок. А затем, отступив от двери механическими шажками, прошептала: