Йоханнес Зиммель - Тайный заговор Каина

Эта лесбиянка, в накинутом на плечи норковом манто, в течение ряда месяцев упорно домогалась любви Ванессы и была безгранично счастлива, когда Ванесса садилась ей на колени.

Мы постоянно убеждали Ванессу, чтобы она позволяла Петре Шальке делать подобные трюки, ибо это привлекало к нам многих клиентов. Нам просто необходимо было проявить хоть немного человеческого участия!

Сорокапятилетняя лесбиянка деловито возилась с поясом Ванессы и делала это с таким усердием, что даже уколола палец. Ей было больно. Ее свита дружно дула на палец и нежно гладила его. А Петра Шальке со смущенной улыбкой на лице, выражавшем безграничную любовь к своей партнерше, шептала что-то на ухо Ванессе, а та неестественно хихикала и закатывала большие голубые глаза.

— Между прочим, — сказал Мински, — ты мне должен тысячу марок.

Я вытащил из заднего кармана брюк пачку купюр по сто марок, отсчитал десять и вручил Борису. Теперь, когда газеты опубликовали результаты выборов, я узнал, что проиграл пари.

Мелодия неожиданно сменилась, и Ванесса порывисто вскочила. Блоха, очевидно, сидела в той одежде, которая еще была на ней, не считая обуви.

Когда ставилась эта сцена, я говорил Ванессе, что ей следует раздеться к концу первой фонограммы. Ванесса протестовала.

— Мне нужны эти тридцать минут, чтобы подготовить публику к сцене со свечами. Поверь мне, Ричи, никто не будет скучать.

— Да, это так, дорогая, но…

— Пусть делает как хочет, — сказал Борис. — Я думаю, она права.

Да, она была права. Во время исполнения первой части ее программы весьма миловидные девушки в черных мини-юбках с крошечными передничками и шляпками продолжали разносить напитки.

Музыка подошла к концу. В течение нескольких секунд до начала следующей фонограммы Ванесса скользила по залу между столиками, словно змея, раздавая воздушные поцелуи и мимолетные объятия посетителям бара. Непревзойденный талант!

Вновь зазвучала музыка. Ванесса перекатывалась на маленьком коврике в центре зеркального зала, продолжая стонать и рыдать, ибо блоха засела глубоко и ужасно досаждала ей.

В начале четвертой части она уже ползала на четвереньках, высоко задрав свой зад. Дамы и господа, сидевшие в зале, пытались стянуть с нее черные бикини, но Ванесса ловко ускользала.

Мински всмотрелся в публику.

— Кто те двое парней?

— Где?

— Слева за спиной Петры Шальке и ее веселой «подруги».

То были трюкачи из американской кинокомпании, снимавшей фильм вблизи Франкфурта. Они наблюдали за Ванессой с особым, профессиональным интересом. Я сообщил Борису некоторые данные об этих актерах, а также о том, что пригласил их сюда для обеспечения нашей фирме широкомасштабной, бесплатной рекламы, разумеется в том случае, если им понравится номер со свечами.

— Отлично придумано, Ричи, — сказал Борис. — На этом мы можем заработать уйму денег. — Он похлопал меня по плечу и широко улыбнулся, хотя его черные с длинными ресницами глаза сохраняли серьезное и даже грустное выражение.

Я видел, как Ванесса сбросила свои трусики и, найдя, наконец, воображаемую блоху, высоко подняла ее и раздавила двумя пальцами.

Красный свет потускнел, музыка прекратилась, и настал черед хорошо отрепетированной церемонии. Две самые красивые девушки в черных коротких юбках разостлали в центре зала тигровую шкуру, увенчанную натуральной головой тигра. Застывшие глаза зверя сверкали темно-зеленым светом. Девушки сделали реверанс, торжественно проводили Ванессу к тигровой шкуре и, снова сделав реверанс, исчезли.

Ванесса медленно опустилась на колени, встала на четвереньки, оголив икры. Последняя часть ее выступления проходила без музыки. Наступила полная тишина, не считая странных звуков, которые издавала сама Ванесса.

Во Франкфурте хватало горячих точек, но наш район был наиболее опасным. Наши конкуренты завидовали мне и моему другу Борису и в то же время яростно ненавидели, считая нас самыми циничными и бессовестными людьми в этой сфере бизнеса. Мы дорожили такой репутацией и упорно работали, стараясь оправдать ее.

После войны Мински искал свою жену семнадцать месяцев, пока служащий в ратуше города Хоф не сообщил ему, что некая Рашель Мински скончалась в лагере, находившемся недалеко от города, и была похоронена на еврейском кладбище. Мински нашел это кладбище, нашел потрепанную непогодой, перевернутую табличку с выжженной звездой Давида и едва различимой надписью. Имя и даты совпадали. Мински неподвижно стоял перед могилой. Позже он рассказывал мне:

— Стоя там, я уже принял решение покончить с собой, как вдруг пять бабочек запорхали над могилой и мною. Они были такие желтенькие, с черными точками на крыльях. Papilio podalirius — вот как они называются. Был прекрасный солнечный день, незадолго до полудня. Ты понимаешь?

Я не понимал. Тогда он объяснил мне, что с незапамятных времен многие считали бабочку символом бессмертной человеческой души и верили, что, в зависимости от цвета крылышек и времени дня, она является хорошим или дурным предзнаменованием. Бабочки светлой окраски, замеченные незадолго до полудня в солнечный день, предвещали особенно счастливую судьбу.

— Суеверие, конечно, — произнес Борис, — но я всего лишь жалкий еврей, который всегда суеверен, и я сказал себе: «Ты не должен умирать, когда целых пять бабочек вот так порхают над тобой, в такой солнечный день, как раз перед полуднем…». Но если я с собой не покончу, то надо как-то зарабатывать себе на жизнь. И тогда я вспомнил, что в Мюнхене, на Мельштрассе, живет мой троюродной брат, у которого там свое дело. Какой-то янки подкинул меня на грузовике до Мюнхена, и брат дал мне работу.

После войны Мельштрассе стала центром активной деятельности заправил «черного рынка». Девять месяцев работы с братцем в какой-то деревянной хибаре — и тихий учитель Борис Мински, который мечтал исследовать таинственный мир бабочек, превратился в расчетливого, малощепетильного и исключительно удачливого дельца «черного рынка». Прожженные спекулянты всех мастей обращались к нему за советом или, возможно, чтобы просто снискать расположение находчивого и ловкого человека.

Предвидя грядущую денежную реформу, он умело распорядился своим состоянием, переведя все в твердую валюту. Как только обстоятельства позволили, он стал регулярно, каждые две недели, навещать могилу жены в Хофе. На могиле Рашель был установлен надгробный камень из гранита и постоянно лежали свежие цветы. Рядом Борис поставил маленькую скамейку, на которой часто сидел, мысленно разговаривая с женой. Его попытка перезахоронить ее останки на еврейском кладбище в Мюнхене не удалась. Эксгумация была невозможна, потому что гробом для Рашель в свое время послужил всего лишь бумажный мешок. Мински, к тому времени ставший дилером по операциям с металлоломом, жил в трехкомнатной квартире в Богенхаузене, престижном районе Мюнхена, недалеко от того места, где он начинал свою удачную послевоенную деятельность.