Мануэль де Педролу - Замурованное поколение

Я пребывал в нерешительности и в конце концов остановил машину. Алехо шел по проспекту и ни разу не оглянулся. Руки держал в карманах. Вернее, не руки, а кончики пальцев, наверно потому, что брюки были в обтяжку и просунуть в карман всю руку было трудно, а может, просто модно так ходить. Все друзья Алехо совали руки в карманы точно таким же способом, словно выполняя чей-то приказ. Это было смешно, как смешны были и брюки, плотно обтягивавшие ноги — у Алехо немного кривоватые; снять такие брюки, не сняв обувь, невозможно. Если смотреть на него сзади, то Алехо с его легкой сутулостью из-за высокого роста, узким торсом и плоским задом производил двойственное впечатление — не то силы, не то слабости в зависимости от того, обращаешь ли внимание на его несколько агрессивную осанку — возможно, из-за привычки чуть наклоняться вперед — или же на явную худосочность его еще мальчишеских ног.

Мне вдруг стало очень жаль его: Алехо ребенок, возможно, виноватый ребенок, и сейчас он нуждается в том, чтобы ему помогли разрешить ту самую проблему, которая заботит меня и которая, несмотря на его вызывающее поведение, для него беспредельно остра… Я отворил дверцу, чтобы окликнуть его, но сразу же застыл и прикусил язык. Сейчас на меня накатила волна чувствительности, и, если я заговорю с ним, я могу совершить бог знает какую глупость. Я проводил его взглядом до угла и вылез из машины. Мне вдруг захотелось поближе познакомиться с заведением, откуда он только что вышел. Не знаю почему, ведь у меня не было никакой уверенности, что Алехо завсегдатай этого бара. Быть может, он впервые зашел туда, причем совершенно случайно.

Стеклянная дверь была закрыта, а за ней висела пластинчатая штора, не позволявшая заглянуть внутрь, но одна из полосок немного отогнулась, образовалась щелка. Проще, конечно, было бы зайти, это я понимаю, и хорошенько все рассмотреть, но неизвестно почему я этого не сделал. Ограничился тем, что посмотрел через щелку и увидел небольшой зал, в конце которого была широкая арка и под ней — вход в другое помещение, где также виднелись столики. Как внутреннее помещение, так и зал, выходивший на улицу, были погружены в полумрак — отличительная черта всех заведений, где обслуживают только девушки. Что это именно такое заведение, я понял, увидев за стойкой двух девушек, одетых в черное; одна стояла спиной ко входу, так как стойка шла полукругом, а она разговаривала с молодым человеком, сидевшим у стойки на самом ее конце. Другая стояла поближе, облокотившись на стойку, и курила. Я разглядел, что у нее платье с глубоким вырезом, в котором видна ложбинка между грудями. Она смотрела на другую парочку — дама была постарше кавалера, — игравшую в кости за столиком. Больше в зале никого не было.

Я порадовался, что не вошел: там бы я себя чувствовал как муха в молоке. Тут, видимо, клиентура была постоянная — любители элегантного распутства. Противно было подумать, что Алехо тоже был здесь завсегдатаем. Странное дело, но мне не пришло в голову, что он мог не только постоянно захаживать сюда, но и познакомиться здесь с девицей, которая так бесстыдно ему позировала. Здешняя атмосфера вполне соответствовала безнравственности незнакомки. Но об этом я подумал, лишь когда снова сел в машину, да и что толку было думать об этом, находясь по эту сторону шторы. Я не мог зайти и задать вопросы, на которые никто бы мне не ответил; я не мог обнаружить себя. Но не следовало и упускать из виду заведение, где я мог получить ключ к поступкам сына и раскрыть его связи. «Если бы Мария Клара захотела…» — вздохнул я. Можно снова попробовать, но ответ наверняка будет таким же: вежливым, но и таким же ясным, как ее имя [4] Clara — ясная (исп.) .

Алехо, должно быть, где-то задержался, так как я нагнал его у шоссе на Сарья. Вернее, он остановился: я увидел, как он стоит под деревом и закуривает, глядя на еще освещенную витрину, где была выставлена радиоаппаратура. Но вскоре я понял, что его интересовали не радиоприемники. У витрины стояла девушка.

Я во второй раз остановил машину. Алехо мог увидеть меня, но мне было все равно. Я ехал домой; нам было по пути, и, в конце концов, если кто-то и должен был что-то объяснять, так он, а не я. Мне хотелось посмотреть, как Алехо ведет себя, когда он один, вдали от глаз домашних, когда держится естественно, чего с ним дома — смело могу сказать — не случалось никогда. Ведь не может быть, чтобы Алехо день за днем жил в том напряжении, какое выдавали его слова и его манеры. Я не ожидал, что открою что-то особенно важное; мне достаточно было понаблюдать за ним, когда он не знает об этом.

Алехо смотрел на девушку, и я тоже посмотрел на нее. Сразу заметил, что она постарше его — лет двадцать пять — двадцать шесть, точней определить было трудно, так как она стояла ко мне спиной. Очень короткая юбка и туфли на очень высоких каблуках. Потом я увидел кое-что еще: она заметила, что Алехо интересуется ею, и стала смотреть уже не на выставленную аппаратуру, а на стекло витрины, служившее ей зеркалом, благодаря которому она наблюдала за моим сыном.

Алехо курил, не отделяясь от ствола дерева. Мне показалось, что он действует по привычке: выбирает себе жертву и выжидает удобный случай, чтобы наброситься на нее. Смешно, я согласен. Он сопляк, а она, судя по всему, не из тех, за кем охотятся, а из тех, кто сам подстерегает свою добычу, девушка была накрашена и держалась ничуть не менее уверенно, чем Алехо.

Она прошла по тротуару и остановилась на этот раз у банка, на витринах которого разглядывать было нечего. Алехо отделился от дерева. Я смотрел на них как зачарованный, будто мне показывали приключенческий фильм, и даже с большим интересом, потому что кинофильмы эти кажутся мне созданными для мальчишек; я почти забыл, что наблюдаю за собственным сыном. Алехо подошел к девушке и остановился в двух шагах от нее, не говоря ни слова. Осмотрел ее с ног до головы, будто лошадь, которую собирался купить.

Девушка обернулась, взглянула на него совершенно непринужденно. На лице ее появилась улыбка, возможно потому, что улыбался Алехо, но его улыбки я видеть не мог, он стоял ко мне спиной. Я видел только, что парень стоит перед ней с сигаретой в зубах и не вынимая рук из карманов. Девушка как будто помедлила, потом пошла к шоссе, подошла к перекрестку и, прежде чем перейти улицу, снова остановилась.

Алехо, идя в том же направлении, остановился очень близко от нее, подойдя чуть ли не вплотную. Они пристально посмотрели друг на друга, и ей не понадобилось при этом поднимать глаза — на каблуках они были одного роста, — и тогда Алехо наклонился к ней и что-то сказал. Я видел только губы девушки да ее улыбавшиеся глаза, а может, мне это показалось, ведь они были довольно далеко от меня, а освещение было недостаточным.