Мануэль де Педролу - Замурованное поколение

Беру сигарету, и, пока мы закуриваем, вода в ковшике закипает.

— А когда это было? Ну, эта их встреча…

— В тридцать восьмом.

— А в каком месяце?

— Кажется, в ноябре.

Она смотрит на струйку дыма, шевелит губами, потом говорит:

— И эта девушка была крестьянка?..

— Да.

— А больше он ничего о ней не пишет?

— Кажется, раньше у нее был жених, погиб на фронте.

Рената поворачивается к столу, берет два стакана и банку растворимого кофе. Не спрашивая, кладет по нескольку ложек в каждый.

— Вот видишь, у нас целый ряд фактов, и, если мы о них напишем на радио, он обязательно подумает, что речь идет о нем. Тут придуман только ребенок…

— А может, и нет, ты не знаешь.

— Это верно, не знаю…

Обернув ручку ковшика полой халата, она наливает кипяток в стакан, помешивая ложечкой. Спрашивает, не глядя на меня.

— Если бы у них была дочь, она родилась бы примерно в августе тридцать девятого, да?

— Не знаю, не считал.

Она протягивает мне стакан.

— Держи. Хочешь булочку?

— Нет. Так что ты скажешь?

Она снова берет ковшик, наполняет другой стакан; левой рукой включает газ. Я повторяю вопрос: Так что ты скажешь? Разве не хитро придумано? Мы наверняка его проведем…

Рената оборачивается к шкафчику; вынимает тарелку с двумя булочками.

— Ты могла бы попросить у него денег под тем предлогом, что мать оставила долг и тебе надо его выплачивать… Мы еще это обсудим.

Отставив тарелку, она смотрит на меня. Я бросаю сигарету на пол, наступаю на нее ногой. Ее сигарета догорает на черном кафеле плиты.

— И все это только для того, чтобы помочь товарищам?

— Конечно. Думаю, ты поняла, что меня деньги не интересуют?..

Она берет кусок булочки, обмакивает в кофе и заявляет:

— Тебе необязательно заниматься этим обманом. Я могу дать денег.

— Ты?

— Ну да. У меня есть тысяч шестнадцать…

Я смеюсь и подхожу к ней поближе.

— Романист прошлого века сказал бы: «Великолепно, Рена!» Ты что же, больше не думаешь о старости?

— Я тебе сказала, что ни ты, ни я до старости не доживем.

— Ладно.

Снова отхожу от нее и беру стакан.

— Но этих денег не хватит. К тому же у моего отца гораздо больше денег, чем у тебя. Он богат. Столько лет обирает своих пациентов…

— Наверно, это тебе только кажется. Просто хорошо живете…

— Нет, уверяю тебя, я в курсе наших денежных дел. Мы миллионеры, хотя никто об этом не говорит.

— Может, и так…

— Тогда о чем ты беспокоишься? Мы его не разорим.

Она продолжает есть, какая-то странная и немного далекая, и я наконец спрашиваю:

— Так что же?

Она, видимо, думала о моей просьбе, потому что отвечает вопросом на вопрос:

— А что, если он не услышит эту передачу?

— Услышит. Ты же знаешь, что эта передача идет во время ужина. В крайнем случае мать ему расскажет. Она рассказывает ему обо всех несчастьях, о каких услышит.

Помолчав немного, она говорит:

— Не нравится мне это.

— Что у тебя за мания всегда сначала говорить «нет»?

— Нехорошо, Алехо, играть на человеческой честности…

— Какой там честности? О человеке, который разбогател, наживаясь на больных, можно говорить всякое, вот только честность тут ни при чем. Мы с тобой, Рена, и похуже натворили кое-что. Мы убили человека…

— Я не забыла…

Она ставит стакан, не допив кофе. У нее осталась еще целая булочка. Я подхожу к Рене, беру за подбородок и заглядываю в глаза.

— Рена… Если бы это нужно было мне, ты могла бы возражать. Но я же это делаю для других.

Она стоит на своем:

— Не нравится мне это… По-моему, в глубине души ты хочешь досадить своему отцу. Ты ведь его ненавидишь, да?

— Теперь ты ко мне еще и с этим… Нет, ненависти я к нему не испытываю. Но мне не по душе все, что он олицетворяет. Дешевое прекраснодушие, условности, лицемерие… Ты знаешь, у него есть подружка.

— Подружка?

— Я тебе не говорил?

— Но ведь и у тебя есть.

— Ты думаешь, это одно и то же? Я по крайней мере не строю из себя моралиста и никогда не обманываю, я не женат.

Рената чуть заметно улыбается, как бы про себя.

— А разве не условность — поднимать из-за этого шум?

— Я шума не поднимаю. Разве порядочно делать вид, что свято блюдешь какую-нибудь условность, а самому смеяться над ней? Не терплю непоследовательности.

— А последовательных людей и нет.

— Есть, и немало. Например, ты. Ты исповедуешь мораль кошки, которая гуляет сама по себе, и не скрываешь этого.

— Ну спасибо, дружок! А какая у тебя мораль?

— Не знаю. Наверно, никакой; мораль тех, кто видел, как проповедуют одно, а творят другое. Мораль пораженцев.

Немного отхожу от нее; смотрю на плиту и столик, где стоят ковшик и стаканы; провожу рукой по лбу.

— Поэтому я тоже человек, недостойный, но таковым себя не считаю. Мне не из чего было выбирать, меня заставили голосовать «против». Дали мне одни пустые слова, а с этим не проживешь. Я стал искать сам, на свой страх и риск, и ты видишь, что из этого получилось… Я смог выражать себя только через примитивные, низменные чувства… Совершил убийство и завоевал себе в жизни всего лишь падшую женщину…

Чувствую ее пальцы, на своих плечах, она прижимается к моей спине. Голос у нее теперь другой, нежный; он причиняет мне боль.

— Но ты меня любишь…

Я оборачиваюсь чуть ли не в ярости:

— Ну и что?

Она снова тянет ко мне руки.

— А разве это мало — любить? Хотя бы и такую девицу, как я… И заставить ее полюбить себя…

Обезоруженный, я опускаю руки.

— Не знаю… Не заставляй меня чувствовать себя еще более недостойным.

— Почему? Ты вовсе не такой.

— Такой. Иногда мне кажется, что я тебя не стою.

— Нет, это я недостойна тебя, я!

Она набрасывается на меня, не то обнимая, не то колотя.

— Это я тебя не стою. Ты добрый… думаешь не только о себе, хочешь, чтоб было лучше. Я всегда думала только о себе.

— Ну что ты, Рена. Я ничего тебе не даю…

— Даешь, даешь! Ты даешь мне все. Ну разве ты не видишь? Разве я такая же, какой была полгода назад?

Она склоняет голову мне на плечо.

— Когда я с тобой познакомилась, ты мне просто понравился… Мне показалось, что ты интересный парень, немного циничный; мне захотелось спать с тобой… и тебе того же самого… Я тебе показалась хорошенькой и доступной… К тому же бесплатно. Но потом что-то случилось и… Потому что ты захотел… Тебе было мало желать меня, ты захотел еще узнать и мою душу… Она не бог весть какая, но нежная и любящая… И ты стал говорить со мной как-то по-особому.

Она еще ниже опускает голову и качает ею в отчаянии.

— Не знаю, что я говорю, не знаю, как сказать… Но ты меня полюбил, заставил полюбить себя, и это навсегда… А я все ходила с другими, за деньги, я эгоистка, корыстная, мне одной твоей любви было мало…