Мануэль де Педролу - Замурованное поколение

Во всем этом была, надо признаться, некоторая натяжка; по сути дела, я строил эту версию лишь для того, чтобы иметь хоть какое-то объяснение, каким бы невероятным оно ни казалось, и другого у меня в тот момент не было. Тогда я решил, что в любом случае главным объектом моего расследования для раскрытия загадки должна быть личность девушки. Лучше всего бы поехать в Тальядель и там, на месте, разузнать, действительно ли существует уроженка этого селения по имени Рената Жаума Мальфре и какая у нее семья, если она действительно оттуда. Кроме того, не мешало бы узнать, что сталось с Флорой, умерла ли она, как утверждала девушка, или еще жива. Но я не мог уехать из Барселоны: пришлось бы давать слишком много объяснений, а мне не приходило в голову ни одного; и, разумеется, я не мог доверить это дело сыскному агентству, о чем я вспомнил потому, что Рената сказала, будто обращалась в подобные учреждения, чтобы найти меня. Я не представлял себе, как можно доверить такое внутрисемейное дело, требующее особой деликатности, постороннему человеку, каким бы ловким и профессионально молчаливым он ни был, даже если не сомневаешься в его прекрасных деловых качествах. Что же делать? Отказаться от этой мысли?

Была еще Мария Клара. На днях она вежливо отказалась выслеживать моего сына, и теперь я понимал, что поступила Мария Клара правильно: я предлагал глупость, и ей, естественно, показалось, что это непорядочно. Но именно это ее благоразумие, которое она еще раз доказала, вело меня к мысли, что Мария Клара — единственный человек, который может помочь мне. И на этот раз она, конечно, не откажется, ведь я попрошу ее об этом лишь после того, как расскажу обо всем с полной откровенностью; она поймет, что дело серьезное, что оно грозит серьезными последствиями, и сумеет должным образом оценить мое доверие. Будь что будет, надо попробовать, и чем скорей, тем лучше; если можно, сегодня же.

На какое-то мгновение, когда я остановил машину у кафе, я испугался, что придется все это отложить, так как Бернардина и Эмма сидели с неким господином, в котором немного позже я узнал генерала Рамиру; одет он был в крестьянский костюм, из-за которого я сразу и не понял, что это он. Я не видел его лет пять, с моей последней поездки в Мадрид, когда меня наградили за то, что я возглавлял инспекционную комиссию, но он нисколько не изменился. Разумеется, пришлось пригласить его к обеду, а я знал, что он любит посидеть после обеда за десертом, но, на мое счастье, генерал отказался. Он уже был приглашен, и увидимся теперь мы не скоро: он сегодня же уезжает в Марезму, где купил хорошее имение. Мы посидели вместе минут двадцать, и должен сказать, что его разговор, как всегда благородный и умный, немного отвлек меня от моих забот. Он поведал нам, что через четыре года намерен выйти в отставку и поселиться в своем поместье, «превратиться в каталонца», как он выразился. Сам он по-каталански не говорит, но все понимает, хотя из уважения к нему мы говорили по-испански.

Его присутствие помешало женщинам заметить мою явную озабоченность, хоть разговор меня и отвлек; однако потом, когда мы вернулись домой и я увидел Алехо, я снова разволновался до такой степени, что жена спросила:

— Случилось что-нибудь? Как больной?..

Я, конечно, сразу за это уцепился.

— Неожиданное осложнение. Придется вечером опять заехать к нему.

Это было довольно необычно, но никаких возражений не вызвало.

Я заставил себя посидеть с ними за кофе, хотя предпочел бы остаться один, и наблюдал за Алехо, чье присутствие вызывало у меня глухое раздражение; я понимал, что должен бороться с подобным чувством, но сейчас это было выше моих сил. Наконец он ушел, ничего не сказав о своих планах на вечер, он давно уже говорил только о том, о чем его спрашивали, да и то через силу.

Из дому удалось вырваться около пяти. Выкурил две трубки и три сигареты почти одну за другой и почувствовал лишь горечь во рту и оскомину — наверное, обед пошел не впрок. Позвонил из бара Марии Кларе, чтобы удостовериться, что она дома. Правда, я не застал ее дома один лишь раз, но это было неприятно, и снова испытать такое мне не хотелось. Мария Клара ответила сразу и сказала, что никуда не собиралась. Была немного удивлена, что я звоню в воскресенье, единственный день, который я целиком или почти целиком мог провести с семьей.

Мария Клара открыла, как только я позвонил, я никогда не носил с собой ключи от ее квартиры, и первые слова ее были те же, что у Бернардины:

— Что с тобой, Ансельмо?

Мы вошли в столовую, Мария Клара выключила приемник, а я снова закурил, хотя во рту и без того было скверно. Сразу же начал все объяснять, слишком много накопилось, и не просто хотелось высказаться, а нужна была ее помощь в этом деле, дома они мне не помощники. Там были бы слезы, причитания, а с Марией Кларой я мог этого избежать, во-первых, потому, что она не член нашей семьи, а во-вторых, характер у нее уравновешенный.

Разумеется, она немало удивилась моим откровениям, впрочем, не таким полным, как хотелось бы: что-то мешало мне рассказать ей о моих подозрениях, вернее, о том, что я думаю о роли, которую Алехо сыграл в убийстве политического деятеля; в самый последний момент я сказал себе, что это частный вопрос и в него не следует никого мешать. Достаточно поговорить о моей предполагаемой дочери, о том, как я обнаружил ее связь с Алехо, и о том, какие сделал для себя выводы.

Мария Клара задала мне несколько умных вопросов, как того и следовало ожидать, и, когда я попросил ее поехать в Тальядель и справиться в Бюро записей гражданских актов, она тотчас согласилась.

— Ты неплохо придумал, потому что кончатся твои сомнения. Хотя, по-моему, ничего мы не выясним. По-моему, они придумали эту штуку, чтобы тебя обчистить. — И добавила задумчиво: — Никак не предполагала, что твой сын способен на такое…

— Лучше тебе ехать завтра утром, — сказал я, пресекая ее комментарии, — чем раньше мы с этим покончим, тем лучше.

Мне пришлось объяснить ей, где эта деревня и каким поездом туда ехать.

— В Тарреге возьмешь такси, оттуда до деревни километра три. Я все тебе напишу, чтобы ты не забыла.

На обороте визитной карточки я написал полное имя девушки, дату ее рождения и имя матери.

— Если найдешь что-нибудь в бюро, — сказал я, — возьми выписку… Меня больше всего беспокоит, — тут же добавил я, — эта точность, которая не может быть случайной. Я познакомился с Флорой в начале ноября тридцать восьмого, и мы были близки восьмого и одиннадцатого, как раз за девять месяцев до рождения Ренаты, если она не солгала. И я не понимаю, как она могла бы узнать эту дату, после того как прошло столько лет.

— Странно, что ты сам об этом помнишь, — восхищенно сказала она. — Я и не знала, что у тебя такая феноменальная память. Или эта крестьяночка произвела на тебя такое впечатление, что…