Мануэль де Педролу - Замурованное поколение

— Нет, не в том дело. Я освежил свои воспоминания…

И я умолк. Просто удивительно, как я не подумал об этом раньше — наверно, из-за того, что очень уж меня выбили из колеи события этого дня. Об этом надо было вспомнить в первую очередь! Мария Клара заметила, что я внезапно замолчал, немного подождала, потом спросила:

— Что ты?

— Дневник! — воскликнул я. — Во время войны я вел дневник, где записывал, все свои приключения, военные и прочие. Я его и сейчас храню, поэтому и смог уточнить, когда именно я спал с Флорой. Должно быть, мой сын нашел дневник… Теперь я все понял! Он рассказал своей подружке, и они вдвоем… Какое свинство!

В приступе возмущения я разразился бранью. Мария Клара предпочла промолчать. Она понимала, что мне необходимо отвести душу. Меня возмущала не только афера, жертвой которой сын хотел меня сделать, но и та бесцеремонность, с какой он рылся в моих бумагах и читал такие сугубо интимные записи, которые касались только меня и тех, кто со мной был связан. Я признавал, что в те смутные годы поплыл по течению и действовал порой под влиянием примера товарищей или с отчаяния, а возможно, из страха перед смертью, но никто не имел права копаться в этом моем прошлом и бросать его мне в лицо, потому что и я был тогда другим человеком, и время было необычное: мы жили сегодняшним днем, и женщины поступали так же, одурманенные запахом пороха и нашего солдатского пота.

Алехо, как видно, шарил повсюду без зазрения совести, нимало не заботясь о моих чувствах, не останавливаясь перед запертыми ящиками. Делал себе заметки, может быть, даже взял что-нибудь: письма, фотографии — невинные, конечно, не то что у него, — памятки моей молодости, порвать которые у меня не хватало духу, хотя я много лет не брал их в руки; то были свидетельства моего ученичества. Возможно, после этого подлого шантажа Алехо затеял бы другой; возможно, он задался целью загнать меня в угол, отравить мне жизнь. Но я ему этого не позволю! Я вспомнил о ящике в шкафу, в который Алехо вставил замок. Я в свое время обратил на это внимание и собирался как-нибудь проверить, что там такое, потом забыл. На этот раз вскрою без колебаний. Раз Алехо задумал покуситься на мой покой, я имею полное право защищаться.

Мало-помалу я успокоился. Возможность предпринять что-то успокаивает; хуже всего чувствовать себя как в мышеловке. Мария Клара все еще сидела на диване, как всегда тактичная и сердечная, и вид ее заставил меня извиниться.

— Прости, — сказал я. — Если б я не отвел душу, я бы лопнул.

— Я это очень хорошо понимаю, — ответила она, тронув меня за руку.

Потом сказала:

— Я думаю, теперь уж не надо ехать в деревню.

— Почему? — удивился я.

— Раз они все взяли из твоего солдатского дневника…

— Все равно. Я хочу, чтобы совесть моя была чиста.

Возможно, это было неразумно; но, если разобраться, у меня не было доказательств, что Алехо действовал именно так, как я себе представлял, исходя из фактов, а допрашивать его было бесполезно, потому что верить ему я уже не мог. Я должен был провести расследование самостоятельно, удостовериться, что у Флоры не было никакой дочери или если и была, то не Рената. Ну а если уж это все-таки она, то грех его еще страшней…

Джози вешает трубку, смотрит на меня и, качая головой, возвращается за стойку.

— Не она…

Снова берусь за книгу, но спустя мгновение поднимаю голову.

— Дай мне кофе.

За столиком в глубине зала молодой Кабанес, часто наезжающий из Матаро, играет руками Эужении. Лола Мари, у которой нет пары, встает и бродит взад-вперед мимо этих двух щенков, которых раньше здесь никто не видал. Пока что они только потягивают пиво и посматривают краешком глаза.

— Что ты читаешь?

Ответа Лола Мари не ждет. Идет к крайнему висячему сиденью, садится и качается. Слышу, как она жалуется:

— Что это сегодня никто не приходит?

Но во внутреннем зале уже сидят три парочки.

Я опять утыкаюсь в «Молот», который утром дал мне почитать Кортет. «Попилс» не самое подходящее место для чтения такой книги, но все-таки как хорошо пишет Сарсанедас [9] Сарсанедас Джорди (р. 1924) — известный каталонский писатель. ! Мне бы так!

— Пожалуйста.

Джози ставит передо мной чашечку кофе и садится.

— Что ты читаешь?

Все спрашивают одно и то же. Не стоит отвечать. Потом она говорит:

— Наверно, позвонит попозже…

— Она вчера должна была позвонить.

— Ты ж знаешь, как это бывает.

— Не знаю. Как?

Она смеется, подталкивая легонько меня локтем.

— Ну, ты силен!

Входит Бокал. У него, конечно, другое имя, но он действительно похож на высокий бокал.

— Привет.

Джози встает.

— Где ты был столько дней?

— Недалеко…

Лола Мари забралась на стойку и села нога на ногу. Щенки уставились как баран на новые ворота.

— Дай мне чего-нибудь, Джози…

Помешиваю кофе, не поднимая глаз от книги; Бокал садится рядом со мной.

— Скучаешь, а?

Вытаскивает пачку сигарет, протягивает мне.

— Я уже курю.

— Ах, да!

Но моя сигарета догорает в пепельнице.

— Косматую не видал?

— Говорят, больна.

— Шутишь!

Джози из-за стойки подтверждает:

— Со вчерашнего дня. Грипп, наверно.

Бокал качает головой, бросает взгляд на Лолу Мари.

— Эй, опусти занавес.

— Тебе не нравится декорация?

Щенки смеются, хотя не громко, боятся пропустить какую-нибудь сцену из спектакля. Бокал отвечает:

— Чересчур нравится.

Она соскакивает, сверкнув телесами, протягивает руку к стакану, который Джози поставила рядом с ней.

— Чего ты мне налила?

Берет стакан и идет к столику, за которым сидит Бокал, садится.

— Расскажи что-нибудь.

— Вон его попроси, он все читает.

Она смотрит на обложку книги, которую я оставил на столике.

— Что за муть? Может, сообразим что-нибудь?.. Сыграем?

— Что? Меня облапошить хочешь? Я еще не забыл, как в прошлый раз…

— Да ты ничего и не проиграл!

— Вот как? Вы с Мончи поделили… А где она сегодня?

— Еще не пришла.

Кто-то негромко зовет из внутреннего зала, и Джози выходит из-за стойки. Мы все провожаем ее взглядом.

— С каждым днем хорошеет…

Он прищелкивает языком, смотрит на нас. Лола Мари разглядывает свои ногти. Потом просит:

— Дай сигарету…

Бокал вынимает пачку и, когда Джози возвращается, встает и идет к стойке. Лола Мари бросает:

— Будто ты ее никогда не видал.

— Может, и нет.

— Как это «нет»?

— Не разглядел как следует.

Она пожимает плечами, потом спрашивает:

— Когда вернется Рена?

— Не знаю. Должна позвонить.

Она курит и смотрит на меня, прищурив глаза.

— Вы с ней, чего доброго, поженитесь.

— Почему?

— Очень уж вас забрало.

— Ты-то откуда знаешь?