Мануэль де Педролу - Замурованное поколение

Мать за спиной у меня, кажется, плачет громче и время от времени произносит мое имя, словно заклятье, которое должно бы печатью молчания лечь на меня, чтобы я наконец замолчал. Но я уже не ребенок!

Он говорит:

— Вы разрушаете самих себя! Такова судьба всех неприспособленных!

— А почему мы такие? Ты когда-нибудь спрашивал себя об этом?

Но он меня не слушает, продолжает свое:

— Смотри, во что ты превратил свою жизнь! Ты словно вернулся в джунгли, где царствует дикий инстинкт. Но мы — люди цивилизованные…

— Вы просто тюремщики. «Направо, налево, спи, ешь, если хочешь, заводи шашни, но не думай, ничего не затевай, откажись от части самого себя, от самой лучшей!..» Разве могли мы когда-нибудь начать свободную дискуссию, могли высказаться откровенно, ничего при этом не опасаясь?

— Да в любое время, стоило вам захотеть!

— Хоть один пример!

Он прячется за общие фразы:

— Разве хоть раз мы отказали тебе в праве высказать, что ты думаешь, чего ты хочешь, рассказать нам о беспокоящих тебя проблемах?

— Так ведь для вас проблем не существует! Что ты советовал мне не так давно? «Думай, что хочешь, но держи это при себе…»

— Никогда я тебе ничего подобного не говорил!

— Ну как же, на днях, когда я уходил! Ты это называешь правом на свободное волеизъявление, на самовыражение? Но я-то им пользуюсь без чьего бы то ни было разрешения. Это право нельзя предоставлять нам или не предоставлять, хотя ты думаешь иначе. Вам очень удобно брать в скобки все, что вам не нравится… А так как в нас вам ничего не нравится, вы нас и оставляете по ту сторону стены.

— Говори за себя! От кого ты сейчас выступаешь?

— От многих! Нас гораздо больше, чем ты думаешь.

— Никого ты не представляешь. Ты живешь по ту сторону стены потому, что так тебе нравится, потому, что кто-то отравил твои представления о жизни, а не потому, что общество тебя игнорирует. Все честные претензии, открыто выраженные, принимаются, и есть каналы, по которым они могут быть предъявлены… Но ты диктуешь свой закон, закон насилия.

— А ты знаешь какой-нибудь другой в данный момент?

— Почему ты не спросишь об этом тысячи и миллионы людей, которые живут всем довольные, которые выполняют свой долг…

— И даже соглашаются, чтобы им указывали, как им развлечься в воскресенье!

— …и знают, что такое ответственность? Они живут в том же мире, что и ты… Мы все живем в одном мире.

— В мире, огороженном стеной, а некоторые, такие, как я, находятся снаружи, потому что несогласны…

— Ты сам и обрекаешь себя на изгнание! Как ты думаешь изменить порядок вещей? Потасовками и стычками на улицах? Есть незыблемые ценности, порядок, и тот, кто хочет бороться с несправедливостью, с ошибками, должен делать это в рамках существующего порядка, признавая его…

— Но кто такой ты или еще кто-нибудь из вас, чтобы устанавливать подобные запреты? Если я их не признаю, зачем мне ваш порядок?

Он глубоко и устало вздыхает, но глаза его поблескивают за стеклами очков.

— Без норм общежития не было бы общества… Был бы хаос.

— А сейчас у нас что?

Я пристально смотрю на фотографию, он безусловно мертв; снова поднимаю взгляд.

— Разве не хаотично общество, которое ведет двойную бухгалтерию и все запутывает настолько, что никто уже не знает, кто есть кто? Когда дела опровергают слова… Или когда искажается значение слов — и всеобщая нищета именуется благосостоянием, а благомыслящими и достойными гражданами — те, кто живет чужим потом; когда свободой называется обязанность молчать, а прогрессом — процесс окаменения…

Он снова ударяет кулаком по столу, сминая бумаги и фотографии.

— Да ты-то что знаешь? Ты — невежда, сопляк, выучись сначала… Хватит! Все это от заносчивости! От заносчивости и неуважения… Пока что не тебе надо думать!

— А кому же? Что я буду за человек, если позволю другим думать за себя? Нет! Я хочу думать сам, и вся беда в том, что вы всеми силами стараетесь мне помешать… Вот на что я жалуюсь, ты все еще не понял этого?

— Так ты готовься к этому! Прежде чем стать учителем, необходимо побыть учеником. Разве кто-нибудь отказывал тебе в праве подготовиться? Ну, скажи!.. Но ведь ты даже не ходишь на занятия в университет.

— А я не хочу, чтобы меня учили, что я должен думать, мне нужно научиться самому думать. А они этого не делают! Никто и никогда не учил меня, как отличать правду от лжи; они только и знают: «Это — хорошо, а это — плохо!» И так день за днем, с малолетства, в школе, дома… Попугай обучил вас тому, что есть добро и что — зло, и думать тут больше нечего, надо лишь повторять эти слова, пока мы все не превратимся в идиотов. Делается все для того, чтобы мы не научились мыслить. От нас даже утаивают сведения, которые могли бы пробудить нашу мысль!.. Вы, наверное, боитесь нас? Думаете жить вечно, а мы так и останемся детьми, которых надо водить за ручку? Так нет же!

— На что ты жалуешься? Ты получил образование, которому многие позавидовали бы, на тебя никто ничего не жалел…

— Денег не жалели. Но дело не в деньгах. Кто хоть когда-нибудь поинтересовался, какие у меня учителя: способные, честные, доброжелательные? Ты — никогда! Позволил набивать мне голову понятиями, которые действительность тут же опровергала; ты позволил меня обманывать и называешь это хорошим образованием! Они не сформировали у меня правильного мышления, наоборот: они его деформировали, потому что были слишком тенденциозны, и у них даже не хватало честности, чтобы сомневаться…

— Ты с ума сошел! А в чем надо было сомневаться?

— Честный человек сомневается в собственных убеждениях и из благоразумия делится своими сомнениями с другими. Надо открывать умы для истины, а не закрывать!

Я в отчаянии вскидываю руки, это все не то, я не умею высказать свою мысль; досада и злость мешают объяснить, что я чувствую и сознаю… И я говорю:

— Какое несчастье, что я появился на свет после тех людей, которые знали все, всегда были правы и правы сейчас, даже когда их дети отвергают их правду, а действительность ее опровергает!..

— А почему дети должны быть правы? Только потому, что они молоды?

— Нет. Но вы же захотели завладеть нашим будущим. Есть что-то нездоровое в человеке, который не допускает, чтобы другой жил по-своему и думал иначе. Возраст тут ни при чем. Я могу уважать человека, если он честен, не задумываясь о том, молод он или стар.

— А кто, по-твоему, честен, кроме вас?

Он спрашивает об этом обидным, насмешливым тоном. А может, просто скидывает маску?

— Есть такие… Как пример могу привести твоего знакомого — Росендо Торреса.

Тут он взрывается:

— Это он-то честен? Потому что трижды сидел в тюрьме? Ты сам не знаешь, что говоришь! Вечно он весь в интригах да заговорах…