Вольфганг Шрайер - Прелюдия 11

— Чего стоишь? Обыщи его, возьми документы!

Это Серхио, как хорошо, что он ни о чем не забывает.

У колодца стояли хозяин с хозяйкой, она заламывала руки и всхлипывала. Продукты лежали на столе веранды. Только

Мигель хотел пойти туда и уложить их как следует, кто-то сзади выдавил из себя:

— Ты, скот!.. — это Родригес.

Выругался он негромко, но тон был настолько устрашающим, что Мигель оглянулся. Родригес снял с неподвижно лежащего мулата нож и... размахнулся... нет!

— Брось!.. — заорал Мигель, кинувшись к нему и схватив за руку. — Мы не убийцы, слышишь, ты!

Родригес стоял, широко расставив ноги, сильный и злой, с подбородка у него сочилась кровь; он даже не обернулся в сторону Мигеля, и тот понял, что ни убедить, ни помешать ему будет не в силах. Родригес ничего ему не ответил, просто оттолкнул локтем в сторону, высвободил руку и снова замахнулся. Мигель снова повис на нем:

— Не дам, слышишь!

Они несколько секунд боролись, потом их растащили.

— Взбесились вы, что ли! — голос Серхио.

— Мы не убийцы, — повторил Мигель, задыхаясь.

— Так отпусти его! — заорал Родригес. — И вся армия будет знать, где мы!

Мигель перевел взгляд с одного на другого — нет, тут ничем не поможешь, они старые друзья и стоят друг за друга, они прирежут фиделиста, вот сейчас, на его глазах...

— Если вы убиваете безоружных, — проскрипел он, голос ему не подчинялся, пот выступил изо всех пор, но он повторил: — Если это так, Серхио, если вы на такое способны... мне с вами не по пути.

Фигерас отступил на полшага:

— Как тебя понимать?

— А так, что он собрался дезертировать, — объяснил Родригес.

За их спинами застонал Мак-Леш. Фигерас молчал; но вдруг он покачал головой и поморщился, будто кто брызнул ему в лицо водой, — нервная реакция, вселившая в Мигеля надежду. Понятно, Серхио инстинктивно не хотел сразу же оказаться среди убийц. Но пока ничего не решено, он понимал, перед каким выбором он поставил Серхио. Что им в конце концов делать с пленным? Что ни придумывай, рискованно все... кроме одного... По законам «зеленых беретов» из Сан-Амбросио Родригес прав. Но ведь они не янки, здесь дело не в законах «зеленых беретов», на карту поставлено больше! Есть вещи, недопустимые для солдата, не то он рискует обесчестить себя навсегда...

— Не превращай нас в гангстеров, — Не успел он договорить фразу до конца, как дышать стало легче — он увидел, что Серхио ищет компромиссное решение.

— Ладно, хорошо! Потащишь его с собой. Навьючь на него груз капитана. Если он удерет, мы тебя пристрелим.

— Спасибо, Серхио, — пробормотал Мигель. Он пропустил мимо ушей угрозу и недовольство, ясно различимые в словах Фигераса, — так он был благодарен ему за такое решение. Как все просто и ясно. Несколько секунд ему казалось, что Родригес хочет возразить. Но тут к ним приблизился крестьянин с целой охапкой продуктов: хлеб, мясо, сыр, повидло из гуаявы в вощеной бумаге. Он прямо-таки всучивал им все это, забыв об оплате, и пронзительно-громко убеждал:

— Вам нужно уходить! Вам нужно уходить! И возьмите того, что лежит. Янки не может остаться у меня!

— А где же еще? — спросил Фигерас, запихивая продукты в мешок.

Мигель тем временем занялся мулатом, как раз пришедшим в себя; связал ему руки, укрепил на спине мешок с продовольствием и размышлял, чем бы еще его нагрузить. Услышал крик Родригеса:

— Как, у вас на сеновале не найдется места для тяжелораненого?

— Если я его спрячу, вся деревня будет против меня.

— Мы сражаемся за вас! А вы не желаете нам немного помочь!

— Поторапливайтесь, а то не успеете... — Это жена крестьянина.

— Здесь все на стороне Кастро. — А это уже сам крестьянин.

— Трус! Ты лжешь! — голос Серхио не узнать.

И снова голос женщины:

— Пусть господь хранит вас в горах, но нам вы принесли несчастье, прошу вас, не приходите больше никогда!

Последнее, что Мигель видит при отходе, это огромный рой мух, прожужжавший туда, где среди банановых листьев лежит на спине убитый фиделист, и картина эта запоминается ему навсегда. Все, Антонио... И всегда, вспоминая о своем первом бое, он будет видеть перед собой зеленовато-синих мух. Он не забудет ничего: ни огромной сейбы, ни веранды, выкрашенной в розовое и голубое, лица крестьянина или момента собственной слабости. Но полчища мух будут преследовать его и во сне.

Рамон Кинтана стоял перед большой настенной картой в комнате команданте, и перед его глазами коричневая окраска Обезьяньих гор сливалась с зеленью долин; сделав над собой усилие, он измерил расстояние между местом высадки и Росалесом. Сорок километров по шоссе. В уголках глаз горело. Наверное, от сильного встречного ветра. Последний отрезок — от сахарного завода, откуда он послал в Росалес отряд милиции, — он промчался на предельной скорости, но беспокойство не оставило его. В дороге он был уверен, что в Эсперансе, в этой комнате, он сразу успокоится. Как часто соседство Карлоса снимало с него напряжение, возвращало трезвость суждений. Но вот он стоит перед картой целых пять минут и не может отделаться от ужасного ощущения, что происходит что-то сложное и необъяснимое: на побережье ли, в сьерре ли, во всяком случае, в районе, подчиненном Карлосу, хотя для подобного допущения у него нет никаких оснований.

— Фантастика, — говорит Паломино. — Что сложно, что необъяснимо? Ну, высадились несколько «червяков» — и все. Хорошо, ты прав, в Росалесе мы оставили дыру, и там они, похоже, и проскочили. Моя вина! Я надеялся, что мы возьмем их много раньше. Кто мог предвидеть такой темп марша? Так шли только мы — тогда, прорываясь из Сьерры-Маэстры...

Кинтана заставил себя встряхнуться. Конечно, он раздражен, перенервничал, тут и привидение увидеть невелика хитрость, он вообще слишком впечатлителен для строевого или штабного офицера. Всегда замечает множество побочных подробностей и отчетливо улавливает чужое настроение. При решении простых задач это мешает. Педро больше подошел бы на должность начальника штаба. А под его, Рамона, руками все утяжелялось, приобретало неоднозначность и сложность. С какой остротой он ощутил сегодня утром удивление и разочарование Даниелы, поняв, что она о нем думает. К чему столько излишней ясности? Важно уметь справляться со своими слабостями.

— Они, в худшем случае, могли дойти до этой точки, — сказал он, указывая на заштрихованные склоны гор. — Если мы запрем выходы из долины и вот здесь ударим их с флангов, мы схватим их.

— Опередить во времени — неплохо, — буркнул Паломино. — Так ведь, верно? Прямо-таки моя идея, — он улыбнулся и провел на карте две стрелы.

Кинтана смотрел на него сбоку в некоторой растерянности. Вот она, привычная «искра зажигания». Та же улыбка, с которой он по дороге напевал «Кундо ме эмборачо». Нет, песенка не в его, Рамона, вкусе. «Когда я пьян, я не знаю, что со мной: если ключ у меня — не найду своего дома, а если стою перед домом — не найду ключа...» Когда такие песни поет Карлос, это немного чересчур, но в такие моменты он нравится ему все-таки больше, чем пять минут назад. Да, но кто способен постоянно излучать ровный свет?.. То, что ему, Рамону, не понравилось в Паломино, было обыкновенной усталостью, раздраженностью из-за ошибки, вызванной неточной информацией; кстати говоря, источник этих сведений втайне занимал его. Но теперь речь идет не о возможных толкованиях скрытых взаимосвязей, необходимо что-то предпринять. Ему пришла в голову смелая мысль: