Вольфганг Шрайер - Прелюдия 11

— Дай мне половину штабной роты, и я приволоку тебе «червяков» завтра живыми или мертвыми.

— Не пори горячку, Рамон. Ты знаешь директиву: сжимать кольцо, но ударить лишь после того, как наши крестьяне из Обезьяньих гор поймут, что нельзя больше терпеть этих паразитов. Тогда они придут к нам за оружием и будут наконец с нами.

— Другими словами, вот что: если группа прорвется в горы, она своего добилась! В горах она для нас табу?

Паломино присел на край стола, скрестил руки на груди, приняв свою любимую позу:

— В настоящее время — да. Сьерра-дель-Мико — проблема политическая, сказал Фидель.

Кинтана промолчал: все так. Положение ему известно, и он знает, что в горах действительно есть крестьяне, помогающие бандитам, — не то их уже осенью прижали бы к ногтю. Сьерра — глухомань, она сильно отличается от всего острова, здесь многое поставлено с ног на голову. Во время гражданской войны тут не велось никакой политработы; соперничавшие партизанские колонны, не входившие в фиделистское «Движение 26 июля», сражались с врагом каждая на свой страх и риск, часто за счет местного населения, которое иногда даже просило защиты у солдат Батисты, — а это мстит за себя и по сей день. И, черт подрал, после победы события в этом отсталом районе тоже развиваются черепашьим темпом. Перемены произошли незначительные: средние латифундисты сохранили имения и не меняли отношения к своим арендаторам, батракам и поденным рабочим; недовольным они нашептывали, что все беды идут от Фиделя, предавшего революцию. Имело смысл подождать, пока «червяки» начнут терроризировать народ и отнимать у него продовольствие : раз снабжение с самолетов отпадает, им ничего другого не остается. Пусть крестьяне сами разберутся, на чьей стороне правда, считали в Гаване, и он всегда подчеркивал эту точку зрения, но сейчас, после последнего случая, он усомнился в действенности такой стратегии. Слишком все медленно! Группа, наглая и мобильная, безнаказанно просочилась в страну, шла на соединение с другими, чтобы усилить их. Скольких людей она собьет с пути?

— Терпение, — сказал Паломино, — относится к числу добродетелей революционера. — Он покусывал еще не прикуренную сигару, чего обычно никогда не делал.

— Терпение? С ними?.. Ну, не знаю!..

Что-то бесило Кинтану, он ощущал неодолимую потребность спорить, возражать. Странно как-то, что Карлос прибегнул к помощи политических аргументов, вообще он предпочитал чисто военные мотивировки, что больше шло к нему. А военных причин достаточно. Что касается подготовки и вооружения — засевшие в горах пятьсот контрреволюционеров пока намного сильнее их частей. Несколько десятков «червяков» добровольно участвовали в составе 8-й американской армии в корейской войне, их назначили командирами, и приуменьшать значение их тактических навыков нельзя. Во время осенней операции они по нескольку раз пропускали через себя линию фронта. Милисианос шли тогда цепью в пяти метрах друг от друга, но многих так и не обнаружили. Военное министерство пришло к выводу, что сьерра сможет быть сравнительно безболезненно, основательно и без серьезных потерь очищена от «червяков», если кольцо, сжимающее их, сделается удушающим. Но вместо необходимых для этого пятидесяти батальонов милиции в их распоряжении всего пятнадцать.

— Вопрос состоит в том, Рамон, на кого работает время. Ты думаешь, на «червяков»?

— В общем и целом на нас, — ответил он, помолчав. — В перспективе да, конечно. Но если легион Миро завтра попытается высадиться на Крокодильем полуострове или где-то рядом, каково нам будет сражаться с ними, имея их в тылу?..

Паломино встал со стола, подошел к нему и положил руку на плечо:

— Ах, мой дорогой мальчик, пусть над этим ломает свою голову Фидель, а не ты.

Кинтана несколько отпрянул, прикосновение Карлоса ему претило, оно словно обезоруживало его. Впервые он испытал слабую, неосознанную антипатию к Карлосу и его самообладанию, которым привык восхищаться. Он смотрел мимо него на серую поверхность стола, туда, где рядом с телефоном в шикарной кожаной кобуре лежал кольт с рукояткой, отделанной слоновой костью, — такое же свидетельство тщеславия, как и красный «кадиллак». Хорошо ли ты знаешь Карлоса? Где в нем стержень, живет ли он вообще идеей, сколько в нем истинного, радости от возможности действовать и приказывать, где у него начинается забота о делах всей страны? Почему он тогда примкнул к Фиделю, доставил ему динамит, рискуя жизнью? От тоски — сказал он сам, только я никогда ему не поверю. Где мотор, двигающий им? Че Гевара пишет, что революционер должен быть аскетом. Действует ли это правило лишь во время партизанской войны, или сегодня тоже?..

Тут ход его мыслей прервал голос команданте:

— Кстати, в гостинице со мной произошла весьма забавная история...

При этих словах Кинтана невольно выпрямился: они стирали все остальное и как бы давали ему наконец ключ для разгадки перемен в поведении Карлоса, а это его беспокоило настолько, что он стал непохож на себя.

Он уставился на телеграфный аппарат, что-то мешало ему смотреть Карлосу в глаза.

— Это началось в лифте. Обращается ко мне один... — начал команданте тихо, доверительно, и тут зазвонил телефон.

— Паломино слушает. — Он так крепко прижал трубку к уху, что побелели ногти. В трубке хрипело, говорили издалека. Кинтана не разобрал ни слова.

— Давай, продолжай! — Карлос достал носовой платок, вытер пот с шеи.

Даниеле пора бы прибрать в кабинете, размышлял Кинтана, по крайней мере, на собственном столе. Он прочел цитату из Фиделя, которую она красивым почерком написала на листе ватмана и повесила над столом: «Есть мечты, которые еще должны стать действительностью, так же как превратилось в действительность многое, что еще недавно было нашей мечтой и о чем сегодня мечтают другие народы. Для нас нет ничего невозможного, потому что вещи, вчера казавшиеся нам невозможными, стали действительностью. А это означает, что там, где все справедливо и оправданно, для народа нет ничего невозможного». Рамону понравилось, что она повесила на стену не просто лозунг, а взяла из речи Фиделя глубокую философскую мысль. Где сейчас Даниела? Занимается с учениками двумя комнатами дальше, по коридору? А большую часть времени она проводит в этом кабинете, под портретом Фиделя, таблицей с силуэтами американских бомбардировщиков времен второй мировой войны и распорядком дня в «2165-м воинском соединении, Эсперанса».

— А другой исчез? — голос Паломино изменился до неузнаваемости. — Ты звонишь от священника? Он тоже исчез? — Он кивнул, словно его подозрения подтвердились. — Мы немедленно подключаемся. Все, — положил трубку и сказал: — Бандиты убили Тони и потащили с собой Ласаро. Рядом с Росалесом произошла стычка.