Энди Оукс - Глаз дракона

Ву со старшим следователем втиснулись на задний ряд, приткнулись с краю. Все остальные места на галерее заняты молодыми, ясноглазыми врачами. Кто-то сидит с блокнотом и ручкой наизготовку. У других на коленях открыты книги. Внизу приглушается свет. Люди в халатах двигаются в танце чётко отмеренных шагов и скупых движений. Отрепетированная процедура. На столе рядом с телом разложены безупречным балетом разложены инструменты.

— Заключённый, которого мы привезли, что они от него хотят?

Ответа нет. Старик только кашляет. Отмеренная реакция, ставни, за которыми прячется страх и тайны.

— Почему он?

Снова кашель.

— Говори, сукин сын. Почему именно он?

Шипят слова, их дыхание пропитано чесноком и имбирём.

— Он молодой. Он подходит. Вот причины. И он доступен. Его положение делает его доступным…

Он смотрит вниз, прячет глаза, но в словах видно явственную ноту стыда.

— …мне это тоже не нравится, я уже говорил, у меня есть принципы. Принципы — не привилегия одних только БОБ, старший следователь…

Указывает на заключённого. Молодого. Подходящего. Доступного.

— …я сотрудничаю с вами исключительно по этой причине. Потому что я не согласен с тем, что мы видим, а не потому что вы держали меня за ноги над пропастью. Понимаешь?

Пиао не может скрыть сарказм в голосе. И не хочет.

— Понимать-то понимаю. Ты у нас человек принципов. А теперь объясни мне, что тут творится?

Доктор Ву встаёт, чтобы уйти.

— Я тебе больше здесь не нужен, сейчас нет. Слишком опасно. Слишком глупо. Я тебя сюда привёл, и этого достаточно. Я показал тебе сполна.

— Сиди.

Рука Пиао крепко держит старика за плечо, тянет его вниз, на сидение.

— Но…

— Сиди. Сел, блядь, человек принципов.

Рука старшего следователя крепка, взгляд его как сварка приковывает старика к месту. Сцена внизу развернулась. Никто не двигается. Медики в зелёном стоят на местах. Замерли. Ждут. Могучим толчком распахиваются двойные двери. Со шлепком резина ударяет в резину. Мелькает пятно жёлтого света. И пространство пронзает высокая фигура, целиком затянутая в белое. Лицо сверху затянуто колпаком, снизу — маской. По нему скользит полнолуние движущихся отражений. Походка налита уверенностью. Мгновение, и вокруг разливается ощущение, что этот человек может сохранить или погубить любую жизнь.

Тело на операционном столе скрыто под тугими складками зелёных простыней. Уязвимый прямоугольник плоти тянется от грудины до низа живота, от соска до соска. Четыре телемонитора на галерее пробуждаются с щелчком. Стихают разговоры в аудитории наблюдающих докторов и консультантов. Приближение. Скальпель уверенными движениями скользит по коже. Следом за ним выступает одинокая слеза крови. Разрез превращается в алую вертикальную линию. Превращается в полоску. Уродливо сморщенный провал. Рядом с хирургом стоит ассистент, около его рта висит тонкий беспроводный микрофон. На галерею непрерывно передаются комментарии. Хирургические приёмы, разрезы, зажимы, процедуры… каждое движение пальцев хирурга порождает шквал невыразительных слов. Глаза Пиао бегают от рябящих чёрно-белых мониторов к кровавой ране, разделяющей тело. Кровь пятнами и мелкими капельками покрывает перчатки хирурга. Одна почка, а следом и вторая вынуты из клейкой каверны обжатого рассечения. Нежно, будто это новорожденные котята, их забирают из рук хирурга. Слова волной поднимаются внутри Пиао; горячие, солёные. Прошептать их почти невозможно… их нужно кричать во весь голос.

— Что он делает, он же вырезал обе почки. Хирург его убивает. Без почек он же умрёт?

Ву поправляет очки. В глазах его стоят слёзы.

— Хирург знает, что делает, старший следователь. Он прежде уже много, много раз выполнял эту операцию. Вот почему многие наши лучшие медики и студенты пришли наблюдать за демонстрацией. Нам в Народной Республике отчаянно нужны хирурги с подобной квалификацией.

— Демонстрация? Это не демонстрация, это хладнокровное убийство.

— Нет, Пиао, не убийство. Без действующих почек человек может прожить двадцать четыре часа. Сейчас его зашьют и отправят назад в камеру. Завтра его казнят.

Слова перепутываются в клубок потерянных мыслей. Внимание Пиао возвращается к театру внизу, каталку уже выкатывают из лучей света в стерильную боковую комнату. Тишина… резина скребёт по белой плитке. Другая каталка, блестя хромом, проезжает мимо через двойные двери. Чуть не столкнувшись с первой. На ней лежит семидесятилетний пациент. Уже под анестезией.

— Это что?

Старик вытирает глаза, возвращает очки на нос. Отмахивается от следующего вопроса старшего следователя. Снизу разворачивается чёткий танец. Тела никогда не соприкасаются, никто никому не мешает двигаться. Вновь стерилизуется сталь. Вновь устанавливается свет. Хирург вновь появляется из раздевалки. На мониторах — припадок активности. Медленное увеличение, идёт фокусировка на лезвии, где хирургическая сталь погружается в кожу. Разрез… комментарии.

— Подвздошные сосуды отрываются через брюшину косым рассечением, длиной в десять дюймов, подвздошная ямка… косые мышцы разводятся по линии разреза и брюшина отгибается вверх и медиально.

На мониторе идут параллельные линии. Разрезы — серым. Рассечения — серым. Кровь — неописуемыми полутонами.

— Почечная вена выводится во внешнюю подвздошную вену, а почечная артерия — во внешнюю подвздошную артерию.

Шахматные ходы сталью.

— Мочеточник имплантируется в мочевой пузырь, уретроцистонеостомия… после предварительной цистостомии в слизистый тоннель, чтобы предотвратить отток. Правая почка имплантируется в левую подвздошную ямку и наоборот, чтобы облегчить сосудистое сообщение.

Лампы гаснут. Взгляды движутся от мониторов к театру внизу. Разрезы — красным… рассечения — красным… кровь — огненно-алая.

— Рана закрывается, где возможно — без дренажа. В мочевой пузырь ставится катетер на срок до пяти дней. «Живая почка», в отличие от двадцати-сорока процентов при пересадке почек трупа, заработает немедленно. Выход мочи в первые двадцать четыре часа должен составить в районе от пяти до двухсот пятидесяти единиц.

Ву уже встал, поднимается по небольшому пролёту лестницы к выходу. Пиао уже стоит у него за плечом, слова паяльной лампой обжигают щёку старика.

— Зачем, ну блядь, объясните, зачем?

Доктор оборачивается.

— Это генерал Чжан Дэ, заместитель начальника по персоналу в Народной Освободительной Армии.

Старший следователь сразу вспоминает имя, репутацию и серию лакмусовых тестов, которые определяют истинную власть руководителя. Время и место, когда он присоединился к коммунистическому движению. Было это до или после Длинного Марша, двухлетнего перехода в 1935 и 1936 годах, который сформировал Народную Республику? Служил ли он в Яньане, военном штабе коммунистической оппозиции, или работал на менее престижной должности, тайным агентом в Гоминьдане или в «Белой зоне»? Был ли членом Красной Армии, или просто гражданским членом партии? Тесты. Ритуалы посвящения. Генерал Чжан Дэ прошёл их все.